Рядом с письмом сестры лежал еще один небольшой, с пачку масла, конвертик, на котором стояло мое имя. Я взяла его, ощущая вес написанных внутри слов, и вышла из детской. В спальне опустилась на колени возле своей кровати и, открыв чемодан, вытащила небольшую пачку писем, завернутых в старую блузку. Запихнула письмо в перевязанную шнурком пачку и снова спряла ее в темноте.

– Покажем няне Мэй наш фокус?

– Да!

Мы сидели в гостиной. Мистер Ингланд пребывал в хорошем настроении. Он сыграл на пианино две песни и теперь с наслаждением курил. Обрезки сигар усеивали ковер. Благодушие мистера Ингланда передалось и остальным: дети радостно бегали по комнате, а Чарли стучал ладошками по ковру. Мистер Ингланд стоял, широко расставив ноги и подняв напряженные руки, как силач. Милли и Саул повисли на каждой из его рук, обхватив бицепсы отца, а тот поднимал детей так высоко, что их ноги отрывались от пола. Ребята, визжа от восторга, болтали ногами в воздухе. Красный от натуги мистер Ингланд, крепко зажав сигару в зубах, тягал отпрысков вверх и опускал вниз, словно гири. Я смеялась, глядя на них. Стоило Милли разжать пальцы, она рисковала растянуть лодыжку, а Саул цеплялся изо всех сил, хотя его ноги почти касались пола.

Наконец, мистер Ингланд прорычал, что у него больше нет сил, и опустил руки. Дети с хохотом рухнули на пол.

– Ну как? – спросил хозяин, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Это было чудесно, сэр. – Я, как всегда, старалась не мешать и стояла у двери.

На губах миссис Ингланд играла рассеянная улыбка. Почти всю стену над камином занимал исполинский портрет ее деда, фабриканта Чемпиона Грейтрекса. Мистер Ингланд поинтересовался моим мнением о портрете, и я сказала, что он производит впечатление. На холсте был изображен сидящий в кресле пожилой мужчина в брюках в шотландскую клетку и в сюртуке с золотыми пуговицами; борода с проседью касалась воротничка рубашки. В правой руке мистер Грейтрекс держал черную трость с серебряным набалдашником в виде головы какого-то животного.

– А что это за зверь? – спросила я.

– Альпака, ведь на его фабриках делают ткани из их шерсти – пояснил мистер Ингланд.

– Дети! У меня для вас новость! – позднее заявил мистер Ингланд. Он дождался тишины, а я забрала Чарли с ковра. – Фабричное Общество помощи больным рабочим назначило меня казначеем!

– Чародеем?! – переспросил Саул.

– К сожалению, нет. Я буду отвечать за деньги.

– Ясно, – разочарованно протянул Саул.

– Поздравляю, папа! – сказала Декка.

– Спасибо, Декка. В связи с моим назначением завтра к нам кое-кто придет. Угадайте, кто бы это мог быть?

– Фокусник! – заверещала Милли.

– Нет же, слабоумная. Папа сказал, что волшебство тут ни при чем!

– Саул, не обижай сестру. Между прочим, фокусник – очень неплохое предположение, хоть и неверное. Но ответ действительно начинается на букву Ф.

– Тогда… фанфарон? – попытался угадать Саул.

Все расхохотались.

– Ты откуда таких слов понабрался? – смеясь, спросил мистер Ингланд.

– Миссис Мэнньон сказала так про точильщика ножей. А что это значит?

– Неважно. Но точно не фанфарон.

– Кто же к нам придет, папочка? – наперебой закричали дети.

– Фотограф! – объявил мистер Ингланд, тщательно проговаривая новое для них слово. – Он нас сфотографирует!

– Всех? – уточнила Милли.

– Да, всех шестерых.

– Понятно, – нарочито будничным тоном проговорил Саул. – Кузен Майкл хочет стать фотографом, когда вырастет.

– Няня Мэй, пожалуйста, подготовьте детей к девяти часам, – распорядился мистер Ингланд.

– Слушаюсь, сэр.

Он строго посмотрел на детей.

– Я рассчитываю на ваше безупречное поведение. И никаких пятен от овсянки на одежде!

После завтрака приехал фотограф с помощником. Дети, закутанные мной на время трапезы в банные простыни, устроили настоящую комедию: они с преувеличенной осторожностью подносили ложки ко рту негнущимися, словно механическими, руками. Я смотрела из окна, как двое мужчин выгружают оборудование из повозки Бродли и устанавливают во дворе фотокамеру в брезентовом чехле. Богачи предпочитали фотографироваться на улице, чтобы показать на снимке свой особняк. Сегодняшняя погода способствовала продолжению этой традиции: молочно-белое небо светилось умиротворением.

Дети столпились рядом, выглядывая в окно.

– Это и есть фотоаппарат? – возбужденно спрашивал Саул.

– Да. Ты уже видел такие?

– Ага, но этот какой-то маленький.

– Вас когда-нибудь фотографировали? – обратилась я к детям.

– Я тогда был совсем крохой, – отозвался Саул. – А нянь тоже фотографируют?

– Меня фотографировали, – кивнула я. – Кстати, я не видела ни одной твоей фотографии в доме.

– В Грейтрексе был спортивный праздник, – неожиданно сообщила Декка.

– Грейтрекс – название усадьбы? – уточнила я.

– Нет, это город нашего прадедушки.

– У него есть собственный город?! – Я пораженно уставилась на Декку.

– Да, прадед выстроил его вокруг своей фабрики. Для рабочих. Там есть школа, и воскресная школа, и парк, и общественные бани. Там даже больница имеется.

– И огромная статуя, – добавил Саул, высоко поднимая руку.

– Ну, не такая уж и огромная. А еще там есть железнодорожный вокзал, – произнесла Декка.

Если бы я услышала эти слова от кого-то еще, то не поверила бы. Грейтрексы, словно белые шашки, постепенно завоевывали всю доску.

– Хотела бы я увидеть город Грейтрекс, – пробормотала я себе под нос, собирая со стола тарелки.

Я вымыла детям ладошки и лица, затем спустилась вместе с Чарли, чтобы узнать, все ли готово для съемок. Мистер Ингланд в светлом льняном костюме и бордовом галстуке, стоя спиной к дому, обсуждал с юным помощником фотографа химические реактивы. В нескольких шагах от ворот появился брезентовый шатер, где устроили темную комнату для проявления снимков. Фотоаппарат, направленный на особняк, установили на деревянную платформу. Единственный круглый глаз объектива смотрел прямо на меня. Миссис Ингланд пока не появлялась.

Я застыла в выжидательной позе возле мистера Ингланда, и вскоре он обернулся.

– Няня Мэй, это мистер Клив, помощник и племянник мистера Харпендена. Мистер Клив, это няня наших детей.

Я вежливо кивнула молодому человеку и обратилась к мистеру Ингланду:

– Мне привести детей, сэр?