Ему отвели под жилье новый кубрик на четвертой палубе флагманской квинкеремы, под самой кормой. Кубрик оказался лишь немногим просторнее старого, где их с Лехой держали в плену, но зато с настоящей лежанкой и грубо сколоченным столом. От внешнего мира помещение отделяла сплошная стена из плотно пригнанных, гладко оструганных досок. Никакого окошка, а уж тем более иллюминатора в нем, конечно, не предусматривалось. Не доросли местные корабелы до подобных излишеств. Но Леха не роптал. Он ведь вообще бывший военнопленный, могли и к гребцам подселить. Так что по местным меркам он стал обладателем отдельной каюты. А их на квинкереме мало кто имел. Все были распределены в соответствии с заслугами. И Федор подозревал, что ему досталась временно опустевшее жилье одного из убитых капитанов.

Как он узнал позже, убитых в бою военачальников заменили их помощники. Так что в целом эскадра оставалась боеспособной. Продав кочевникам за хорошую цену тирский пурпур, слоновую кость и стекло, а взамен загрузив трюмы скифским зерном, металлом, кожами и прочими ходовыми на востоке товарами, Магон счел свою поездку удачной и отдал приказ отправляться в обратный путь. На рассвете караван вышел в море при попутном ветре, взяв курс на юг.

Тельняшка и штаны на Федоре за последние дни изорвались в хлам, так что стало неприлично появляться даже среди кочевников, не говоря уже о комсоставе каравана. Это заметил не он один. И поскольку статус бывшего пленника изменился, то вскоре Акир принес ему кое-какую одежду и обувь, имевшуюся в распоряжении купца.

Когда толмач ушел, Федор с большим сожалением стянул с себя истлевшую тельняшку и рваные штаны. Скинул ботинки, подошвы которых уже почти оторвались. Оставшись в исподнем, надел поверх него серые штаны и просторную тунику, а сверху длинную красную жилетку без рукавов, сразу став похожим на вольноотпущенного цыгана или циркового артиста. Сходство дополняла подаренная Магоном золотая цепь со скифской птицей, которую сержант нацепил поверх одежды, словно орден.

Сам купец и его приближенные, как отметил про себя Федор, вообще часто обходились без штанов, расхаживая по палубам в длинных туниках-балахонах. Благо погода позволяла.

Нагнувшись, Чайка завязал на ногах ремни кожаных сандалий. Обувка из мягкой кожи оказалась вполне приличной. Пришлась по ноге, держалась хорошо, и ходить в ней было удобно. Подошва толщиной в два пальца показалась Федору высоковатой, но зато и ступалось мягко. Особенно по палубам, где засадить себе занозу не составляло труда. Кругом ведь одно дерево. Круглую шапку из грубой материи с синеватым отливом Федор надевать не стал. Солнечного удара он не боялся, а местные приличия еще не изучил. Решил так походить, до тех пор, пока не сообразит, что может оскорбить кого-нибудь своим видом. Он и в прошлой жизни шапки носил только зимой, да и то, чтобы уши не отморозить.

Кормить его тоже стали лучше. Все дни, что он провел в порту, наблюдая с борта квинкеремы за торговлей или просто ошиваясь на берегу, благо за ним теперь никто не ходил по пятам, местный кок, а такой здесь тоже имелся, потчевал команду разнообразной рыбой и бобами. Реже запеченным мясом. Часто в меню появлялась памятная похлебка. Один раз повар приготовил на обед что-то напоминавшее на вид гороховую кашу. Что это за плоды, на вкус Федор так и не определил. Но было съедобно. Все пережевал и тарелку вылизал. Запил красным вином — теперь ему тоже давали — и успокоился.

Ел Федор у себя в кубрике, а не за одним столом с гребцами или морпехами. Это ему тоже дозволили, как привилегию. Несмотря на слова Акира насчет желания поговорить, Магон его к себе за стол пока не приглашал — почти все время хозяина каравана уходило на занятия торговлей. А потому пищу он принимал либо в шатре на берегу, либо у себя в каюте. Но Федор не обижался, развлекал себя, как мог, до отхода каравана. Болтался по кораблю, осматривал метательные машины, оснастку парусов и палубы, куда пускали. Хотя и не всем солдатам это нравилось. Пару раз даже наткнулся на желающих дать ему в глаз за побитых с Лехой товарищей — хотя и подрались они на другом корабле, но ведь среди своих информация расходится быстро, никаких мобильных телефонов не надо.

Федор конфликта избежал, хотя на ус намотал. Путь предстоял далекий, мало ли что ему могли устроить древние морпехи на какой-нибудь нижней палубе. И все же он надеялся, что Магон не даст ему помереть раньше времени, если он сам не будет провоцировать ситуацию.

Куда дели привезенных с собой женщин, Федор тоже не знал. Хотя этот вопрос его периодически беспокоил. Гречанки все же или нет? И что это их так яростно старались отбить? Может жены какого-нибудь местного вождя, что не дружит с Иллуром и не признает совет скифов? Любознательный морпех предполагал, что их заперли в отдельном помещении, куда всем, кроме самого хозяина, вход был строго воспрещен. Видел Федор одну подозрительную дверь на корме, у которой стояли охранники при оружии. Он как раз спускался по лестнице, изучая корабль, а из-за этой двери вдруг раздались какие-то завывания. Но, перехватив предостерегающий взгляд охранника, Федор решил справок не наводить. В конце концов, чужие женщины — дело темное. Да и языком он еще не владел, чтобы вопросы задавать.

Когда, наконец, вышли в море, ситуация изменилась. Закончив с делами на суше, купец, обитавший на этом же корабле, нашел время, чтобы пообщаться со своим спасителем. Правда, только на третий день плавания. Весь первый и второй день Федор Чайка провел в разговорах с Акиром, который снова превратился из приказчика в переводчика. Международная торговля, как ни крути, требует знания языков во все времена. Теперь сержант болтался по палубам не один а с личным гидом, который, не обращая внимания на моряков, следивших за парусами, солдат и бездельничавших на своих лавках гребцов, тыкал во все предметы пальцем, объясняя, как они называются. А потом допытывался у Федора, как эти предметы называются на его языке. Федор был не из самых тупых учеников, и такой метод активного погружения скоро принес свои плоды. К вечеру второго дня Федор и Акир уже могли вполне сносно объясняться понятиями, при необходимости дополняя их жестами.

Стоя у ограждения и поглядывая на море, Федор первым делом порасспросил толмача, кто они такие, и убедился, что не ошибся в своих наблюдениях. Сержант морской пехоты действительно находился на корабле карфагенян, приплывших по торговым делам в этот отдаленный уголок. А сам Магон оказался важной птицей. Как путано объяснил Акир, его хозяин являлся в столичном Карфагене, не просто богатым купцом, а «очень большим человеком» — Федор понял, что не ниже сенатора — который при этом еще и занимался торговлей, что почиталось в Карт-Хадаше[7]очень уважаемым делом.

Но торговлей и государственной деятельностью занятия мудрого сенатора не исчерпывались. Ко всему прочему, Магон частично имел еще и военную власть. Точнее, сенат возлагал на него обязанности вербовать новых солдат в войско Карфагена, где, как припоминал Федор, служили преимущественно наемники. А их Карфаген вербовал как в самой Африке, так и везде, куда только могли доплыть его корабли. По долгу службы Акир часто путешествовал вместе с хозяином по различным уголкам Обитаемого моря,[8]от Мелькартовых столбов до этих диких берегов, и присутствовал при вербовке солдат всех видов: от мечников до пращников.