— Они каждый раз так, — говорит Джулиан, ему почему-то кажется, что лучше ей знать об этом.

Сбросив скорость, Люси смотрит на птиц. За патрульной машиной поднимается облако рыжей пыли. Эрроу услышал звук мотора прежде, чем увидел машину, и, когда та появляется из-за кипарисов, он уже вышел из будки и бегает на цепи вдоль ограды.

— Оставайтесь здесь, — говорит Джулиан, открывая дверцу.

Он выпускает с заднего сиденья Лоретту, и та трусцой бежит к деревьям.

Люси не слушается его, но не успевает выйти, как Эрроу бросается на сетчатую ограду, обнажая клыки. Из ежевичных кустов вспархивают несколько дятлов.

— Господи, — говорит Люси.

Она захлопывает дверцу и быстренько, несмотря на жару, поднимает до половины стекло.

— Лучше я здесь побуду, — сообщает она Джулиану.

— Хорошая мысль, — говорит Джулиан.

Свистом он подзывает Лоретту, и та следом за ним бежит к дому. Дом, немногим больше обычного коттеджа, с просторной, затененной верандой, выкрашен серой краской. Двор зарос нестрижеными кустами, а вдоль крыльца растет старый жасмин с цветками размером с чашку. Давным-давно, когда Джулиан был еще ребенком, он гулял здесь с мисс Джайлз. Дом тогда стоял пустой, но жасмин был. Из этих чашечек пьют ангелы, говорила мисс Джайлз. Они и сейчас из них пьют, но их жажда неведома нам.

— Не задерживайтесь! — крикнула Люси из своего убежища.

Джулиан знает, что в Нью-Йорке все считают, будто быстро это и есть хорошо. Все любят распоряжаться, учат вас делать вашу работу и думают, что это и есть контролировать ситуацию. Люси хочет, чтобы он как можно быстрее возобновил поиски, но она понятия не имеет, к чему они могут привести. Да Джулиан и не хочет этого. Он наливает Лоретте воды и насыпает корма, достает себе из холодильника еще одну банку колы, а потом звонит Рою Шенку в «Красное такси». Теперь пора от нее избавиться; он уже побывал из-за нее в единственном месте на свете, которого боится, почему и был этот то ли нервный срыв, то ли галлюцинация. Он сказал ей, что Эрроу особенный пес, он работает по ветру, и это чистая правда. Не сказал только, что еще это называется «работать по трупам». Эрроу не волнуют звук или запах, он различает только живое и мертвое.

В отличие от Лоретты, которая, оставаясь одна, скулит и спит на постели Джулиана, Эрроу никогда не лижет ему руку и не терпит нежностей. Когда Джулиан приносит ему обед в большой металлической миске, Эрроу смотрит в сторону и, какой бы ни был голодный, не притрагивается к еде, пока Джулиан не уйдет. Иногда вечерами, когда Джулиан готовит себе в кухне перед телевизором ужин или разогревает пиццу, вдруг находит такая тоска, что ему не сидится на месте. Тогда он выбрасывает пиццу в ведро и идет к собачьей будке. Эрроу никогда не дает понять, что знает о его присутствии. Ночью, когда светит луна, собаки предпочитают одиночество. Будь у него хоть какой-то шанс, Эрроу сбежал бы подальше от своей будки, и только его бы и видели. Джулиан это понимает, ему и самому иногда этого хочется: бежать, не оглядываясь, подальше от любой клетки, бежать со всех ног.

Это желание возникает у него сразу, как только он выходит за дверь. Тут все еще хуже, чем он ожидал: Люси в машине плачет. Слезы у нее до того горячие, что на щеках от них остаются красные полосы, будто это ожог от спичек. Джулиан подходит и встает рядом с наполовину поднятым стеклом.

— Не надо, — говорит он.

На подъездной дороге появляется «Красное такси» и сигналит. Эрроу встает на задние лапы и бросается на ограду.

Теперь, когда Люси заплакала, ей никак не остановиться. Она думает о заблудившихся детях, которым указывают дорогу только звезды в небе. Думает о мальчиках, пропавших навсегда, запутавшихся в траве, не выбравшихся из канавы, чьи маленькие тела вода вымывает в море, где рыбы дочиста объедают их кости.

Джулиан открывает дверцу, но Люси сидит неподвижно. Джулиан в отчаянии поднимает голову и видит Эрроу, который продолжает рычать и скалиться.

— Посмотрите на него, — говорит Джулиан и ждет, пока она посмотрит. — Это пес-маньяк, и разрешите вам кое-что объяснить про маньяков. Они видят и слышат то, чего больше никто не умеет. Поэтому этот пес отыщет вашего мальчика.

Не успевает он закрыть рот, как уже понимает, что поздно поворачиваться и бежать. Он никогда ничего не обещает, и, хотя он сейчас не сказал, что мальчик найдется живой или мертвый, лучше бы он держал язык за зубами. Вот что бывает, когда у тебя день рождения третьего мая, в самый мерзкий месяц в году. Все то, что ты сделал, что ты любил или хотел, начинает тебя преследовать. А если вдруг возле твоего дома, в машине под кипарисом женщина начинает плакать, то в самом деле можно поверить, пусть ненадолго, что ты еще способен любить.

— Не плачьте, — говорит Джулиан. — Даже не думайте об этом.

Люси поднимает на него глаза и кивает, а потом ладонями вытирает лицо. Вместе они идут к такси, которое стоит с невыключенным движком, а над ними в замершем воздухе кружат кречеты. Размах крыльев у них такой, что если лечь в их тени на дорогу, то они заслонят от солнца и взрослого человека. Когда такси трогается с места, Люси изо всех сил пытается следовать совету Джулиана. Вокруг них поднимается небольшая пыльная буря и остро пахнут лавры. На заднем сиденье такси Люси думает о совершенной чепухе: об абрикосах, персиках и сливах, фруктах, до того вкусных, что еще не укусишь, а уже чувствуешь их сладость. А потом она не успевает остановиться, и мысль ее перескакивает на желание, которое живет у тебя внутри и все-таки от тебя отдельно, выныривая на поверхность без спросу, когда захочет само, при жарком полуденном свете, когда ты его совершенно не ждешь.

В разгар дневной жары, когда стрекозы, чтобы не обжечь крылья, садятся на воду, самый скверный мальчишка в городке Верити пробирается по дренажной канаве вдоль подсобной дороги, которая идет от федерального шоссе до площадок для гольфа. Воды в канаве не было с самой зимы, на дне в ней только пыль и черные жабки. Каждый раз, когда канава проходит под перекрестком и нужно нырять в черный бетонный тоннель, сердце у мальчишки колотится, заглушая гул машин над головой. В горле у него комок размером с мячик для гольфа, так что ни охнуть, ни вздохнуть. Нос обгорел, спина и плечи покрылись волдырями. Девочка у него на руках снова уснула; голова ее прикрыта от солнца его футболкой, а ноги болтаются и колотят его по животу. Каждый раз, когда на подсобной дороге показывается автомобиль, мальчишка застывает на месте, но, похоже, никто его не замечает. Стекла во всех этих машинах подняты, кондиционеры включены на полную мощность. Они пролетают мимо, как ветер, вспугивая птиц в придорожной осоке, несутся так, что на расплавленном асфальте за ними не остается следов.

Мальчишка уже осознал, что ребенок — это проблема, потому что о ребенке нужно заботиться. Ребенок виснет у тебя на руках, хнычет, ждет, чтобы ты принес ему еды и воды. Обнимает тебя за шею, прижимаясь горячей щекой и засыпая в полной уверенности, что, когда проснется, все будет хорошо. Самый скверный мальчишка в городке Верити сел бы в дорожную пыль и заплакал, не будь он так обезвожен. Он сейчас весь как порох, и он крепкий мальчишка. Если бы кто-нибудь тронул его за плечо, он цапнул бы за руку, а уж потом кинулся бы прочь. Сейчас все, что когда-то было с ним, исчезло. Для него нет ни «раньше», ни «потом». Он помнит и знает только ослепительный свет солнца, спокойное, ровное дыхание ребенка и биение своего сердца.