Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Охотно, — ответила я, хотя слова эти терзали мой собственный слух. — Но моя страна опустошена чумой. Строительство флота не завершено, и я не могу найти работников, чтобы продолжить его, не говоря уж о матросах. Мы в бедственном положении. Ты отважный человек, если появился у нас, рискуя собственной жизнью!
Он перетаптывался с ноги на ногу, и я заметила, что ноги у него кривые.
— Правда? — Голос посланца прозвучал хрипло.
— Да. Чума собирает свою жатву повсюду. Один из наших врачей недавно предположил, что зараза распространяется по воздуху. — Я обвела руками зал. — Это объясняет ее таинственную способность атаковать неведомо откуда. Никто не огражден от болезни. А иноземцы, похоже, особенно уязвимы.
— Я чувствую себя отлично, — буркнул гонец.
— Хвала Марсу! — воскликнула я. — Да будет так и дальше!
— Мы пополним команды кораблей своими людьми, — заявил он, — но суда должны быть переданы нам немедленно.
— Да, согласна, — заверила я. — Но вам вряд ли стоит посылать в Александрию моряков, пока свирепствует чума, а строительство не завершено. Корабли не выйдут в море без килей и мачт. Мы достроим флот как можно скорее и доставим его вам.
— Не вздумай шутить с нами! — прорычал он. — Мы не потерпим проволочек.
Я кивнула одному из моих служителей, а тот, в свою очередь, позвал двух своих людей, ожидавших снаружи зала. Те внесли носилки с трупом и поставили у ног римлянина, в ужасе отшатнувшегося от раздутого, смердящего тела.
— Думаешь, он шутит?
Римлянин отвернулся и зажал ноздри. Я подала знак, чтобы носилки унесли.
— У тебя, похоже, крепкий желудок, — выговорил посланник Кассия, когда снова осмелился вдохнуть. — Но не думай отделаться от нас с помощью таких представлений.
— Ну как я могу. Ты ведь на римских играх видел и не такое, — сказала я. — Ни один настоящий мужчина не встревожится при виде раздутого трупа. Да, вы получите флот, как только это станет возможно.
— Мой командующий в скором времени встретится с тобой лично, когда прибудет в Египет. Не льсти себе — ты не заморочишь его своими уловками.
Мне была противна его манера двигать плечами — это делало его похожим на фигляра. Теперь он вдобавок выпятил грудь.
— Ты должна узнать, что случилось с Марком Антонием, псом Цезаря. Он попытался отобрать у Децима провинцию Ближняя Галлия…
Децим, гнусный предатель! Децим, как и мерзкий Требоний, забрал себе провинцию, доверенную Цезарем! Это уже слишком!
— И оказал открытое неповиновение сенату, объявившему его врагом народа…
Неповиновение сенату! Вот как обработал их Цицерон!
— И осадил его в Мутине. Но Децим и армия, посланная сенатом, разгромили его. Антонию с остатками его сторонников пришлось бежать за Альпы, где они, как мы слышали, замерзают, проваливаясь по плечи в снег, и вынуждены питаться кореньями. Его песенка спета.
В подтверждение своих слов он энергично кивнул с удовлетворенным видом.
Я испытала болезненное ощущение — мой трон как будто провалился, оставшись без опоры. Антоний увязает в снегу, умирает от голода, замерзает! Этого не может быть. Только теперь я осознала, какие надежды возлагала на то, что он возьмет верх и все приведет в порядок. «Я правая рука Цезаря», — говорил он. Неужели правая рука Цезаря парализована?
И неужели тот единственный оставшийся в живых римлянин, который мне нравился и вызывал уважение, исчезнет, ввергнув мир в хаос? Тогда останется выбирать между одним негодяем и другим.
У Антония были недостатки, но при всей его приверженности радостям плоти он был чист духом, чего никак не скажешь о его врагах.
Гонец внимательно следил за выражением моего лица, а я старалась ничем не выдать своих мыслей.
— Значит, Децим торжествует? — спокойно спросила я.
Римлянин нахмурился.
— Дециму тоже пришлось бежать, — неохотно признал он. — Октавиан предал его, хотя и предлагал союз.
А вот это едва ли. Октавиан никогда бы не взял в союзники убийцу Цезаря.
— И куда он бежал?
— Он… он попытался уехать в Грецию, чтобы присоединиться к Бруту, но армия Октавиана преградила ему путь, так что пришлось направиться в Галлию. Там он блуждал, как беглец, и… похоже, был убит одним из местных вождей.
Меня переполнила радость. Еще один убийца мертв, он убит!
— Говорят, тот вождь был агентом Антония, — сказал посланник. — Изменника Антония. Скорей всего, он уже мертв, а его замерзший труп съеден волками.
Нет. В подобный исход я верить отказывалась.
— Все в руках богов, — наконец сказала я. — За мартовскими идами последовала цепь ужасных событий, и нам не дано знать, чем они завершатся.
— Как бы то ни было, «освободители» действовали из высоких побуждений и совершили благородное деяние, — решительно заявил римлянин.
— Боги рассудят, — ответила я.
Даже моя железная воля не могла заставить меня согласиться с его словами. Мне хотелось задушить этого человека. И ведь его жизнь в моих руках — достаточно подать знак страже. Но зачем? Чтобы дать Кассию законный предлог для вторжения? Нет, я переиграю его и, если боги ко мне благосклонны, получу возможность самой сразить Кассия его собственным кинжалом — тем самым, что отнял жизнь у моего возлюбленного. Для этого мне необходимо подобраться к нему поближе. Если потребуется, я обниму врага — чтобы убить. Лишь бы усыпить его природную осторожность. Да. Пусть он приедет в Александрию! И я устрою для него такой пир, такой радушный прием… Вино, песни, угощения — и его собственный кинжал, загнанный по рукоятку в его тощий живот.
Каждый день я приходила в святилище Исиды, подносила ей в дар священную воду и молила сохранить жизнь Антонию со страстью, на какую уже давно не считала себя способной.
Странно, но я мало думала об Антонии, пока посол Кассия не сообщил о его поражении. Мне вдруг стало ясно, что Антоний значит для меня очень много, а без него в мире погаснет солнце и настанет вечная ночь. Потому ли, что он сиял отраженным светом Цезаря? Потому ли, что все прочие римляне не вызывали у меня иных чувств, кроме презрения? Объяснить я не могу. Знаю лишь, что умоляла Исиду помочь ему и была готова обещать что угодно в обмен на его жизнь.
И снова, как уже бывало, богиня вняла моим мольбам. Пришло известие, что Антоний выдержал невероятные испытания, уцелел и объявился за Альпами, где был принят как герой.
Новости содержались в перехваченном письме к Бруту в Грецию. Свиток скопировали, снова запечатали и отправили по назначению, а копию передали мне.
Получив ее, я удалилась в свой кабинет, дабы прочесть слова, не предназначенные для моих глаз.
Антоний потерпел поражение, причем оба консула убиты, сам же он бежал и подвергся всевозможным бедствиям, худшим из которых был голод. Однако известно, что в силу своего характера именно в невзгодах Антоний проявляет себя несравненно лучше, чем в любое другое время, превращаясь из чудовища в человека доблестного и едва ли не добродетельного. Это достаточно распространенное явление: под гнетом несчастий некоторые люди обретают способность отличать верное от неверного и находят в себе силы делать то, что заслуживает одобрения, либо избегать того, что осуждается. Правда, это не относится к слабым духом, ибо они рабы своих пагубных пристрастий и не способны поступиться ими, следуя велениям разума.