кофе. Поглядывая время от времени в гостиную, шериф видел погруженного в работу Уолтерса. Снедаемый любопытством, он долго держался, но в конце концов не устоял, прошел в комнату и заглянул художнику через плечо.

Держа в одной руке карандаш и ластик, Уолтерс деловито работал над губами. Оставшиеся от ластика размытые штрихи показывали, что он уже сузил голову на портрете, а между двумя узко посаженными глазами появился выступающий нос.

Вернувшись за кухонный стол, шериф поднял брови.

– По-моему, им еще придется поработать. – Человек на портрете был ему незнаком.

– Джоуи – мальчик восприимчивый, – сказал Элмер. – Сообразительный, чуткий, с хорошей памятью. Но, как и у любого мальчика, его разум способен создавать в воображении всевозможных злодеев.

– Свидетельства Джоуи тверды. Хороший портрет должен вызвать правильную реакцию.

Шерифу не терпелось отправить портрет по факсу в полицию штата. Оттуда его незамедлительно распространят по всей Индиане и отправят в остальные правоохранительные органы страны.

– Подбородок, – услышали они голос. Мальчик схватил свой собственный подбородок указательным и большим пальцами и потянул. – Он у него ниже.

Ловко орудуя карандашом и ластиком, Уолтерс вносил поправки, подтирал и дорисовывал, пока голос Джоуи не сорвал Макфэрона и Элмера со стульев:

– Так и есть, точно! Это он!

* * *

Дэвида немножко трясло. «Таурус» его матери ехал тем же маршрутом, что и когда-то давно, когда ему исполнилось двенадцать и они везли усыплять их старую собаку Пеппер. Пеппер знала, куда ее везут, и, глядя на Дэвида снизу вверх, непроизвольно дрожала. Всю дорогу он держал собаку на коленях, амортизируя толчки. И вот теперь пришла его очередь, но на заднем сиденье держать Дэвида на коленях было некому.

Хильда Клэрмонт припарковала машину у дверей клиники «Уилксборо», и они вместе вошли внутрь.

– Нам назначено на два, – сказала она, наклоняясь над столом секретарши. – Нас ждет доктор Уолстейн.

Хильда повернулась к сыну и похлопала его по руке.

– Я зайду с тобой, посижу немного. Доктор разрешил. – Она всмотрелась в его лицо. – Ты же не против? Доктору нужно знать, чтобы помочь тебе.

Дэвид молча опустился на стул, потому что ответить матери не мог и уже был согласен на все. Сидевшая в комнате ожидания пожилая пара с любопытством поглядывала на него.

– Доктор Уолстейн разрешил мне присутствовать. Ты же знаешь, как я забочусь о твоих интересах.

«Почему она не оставляет меня в покое?»

– Мы с твоим отцом хотим для тебя только самого лучшего, – продолжала Хильда.

– Хорошо, хорошо, пожалуйста, прекрати.

Но Дэвид знал – не родители виноваты в том, что он, взрослый мужчина, сидит со своей матерью в этом унылом заведении и ждет какого-то никчемного психиатра. К действиям их подтолкнули два неприятных случая – за первым, несколько дней назад, последовал второй, вчерашний, когда он, выехав на любимом отцовском тракторе, «Форде» 1953 года, потерял сознание и скатился в кювет. Самого Дэвида отбросило в сторону, так что серьезных травм он избежал. Трактор же перевернулся, результатом чего стало сорванное сиденье и погнутый рулевой вал. Эта последняя капля переполнила чашу терпения. Отец мог потратить все оставшиеся золотые годы на хождения по фермерским аукционам в поисках приличного рулевого вала 53-го года выпуска. Когда Дэвид пришел в себя в зарослях сорняков, Лоуренс стоял на дорожной обочине с видом человека, вся жизнь которого канула в эту канаву. Глядя на отца, он понял – старик в него больше не верит. Мать гладила Дэвида горячими руками по голове и мокрой от пота спине, а Лоуренс повернулся и, не сказав ни слова, медленно побрел домой. Отец отвернулся от него, махнул рукой, и худшего наказания Дэвид не мог даже представить.

Почему он не смог вписаться в жизнь на ферме? Стать гордостью родителей? Нести имя и продолжать традиции семьи Клэрмонт? Он не был виноват в том, что у него не получилось, но чувствовал себя виноватым.

– Миссис Клэрмонт? Дэвид? – Доктор Уолстейн стоял перед ними в начищенных до блеска лоферах с кисточками. – Пожалуйста, проходите.

– Спасибо, что приняли меня, доктор, – сказала Хильда, – да еще так быстро. – Пожилая пара, синхронно повернув головы, наблюдала за тем, как все трое – Дэвид, его мать и доктор – вошли в кабинет.

Уолстейн вернулся за стол и жестом пригласил их сесть в два кожаных кресла с высокими спинками.

– Что бы вы хотели обсудить, миссис Клэрмонт? – Он посмотрел на часы.

Хильда повернулась к сыну.

– В ванной, на днях… – Голос ее зазвучал сдавленно. – Ты говоришь, что не помнишь, но… я не понимаю, как такое возможно. Ты говорил так громко, что и мертвый бы проснулся. Было почти два часа ночи, и, Дэвид, ты напугал меня до смерти. Слава богу, твой отец глух и ничего не слышал.

– И что же он говорил, миссис Клэрмонт? – Доктор опустился в кресло и сложил руки на груди.

Теперь они оба смотрели на него. «Почему она это делает?»

– Я позвала тебя, а ты… ты закричал на меня. – Миссис Клэрмонт возмущенно наморщила напудренный лоб. – Как будто я чем-то провинилась. – Морщинки прорезались глубже. – «Только через мой труп» – это ты так сказал, причем совершенно серьезно.

Дэвид вздохнул.

– Я ходил во сне. Мне просто приснился плохой сон.

– Ты и не спал вовсе. Ты посмотрел мне прямо в глаза и сказал: «Но, мама, мне это не нужно. Мне не обязательно пи́сать». В жизни не слышала ничего подобного.

Сама того не замечая, Хильда лихорадочно терла ладонями подлокотники.

– Я ничего не помню. Не могу вспомнить. – Дэвид постучал себя по голове. – И ничего такого я в виду не имел.

– Ты испачкался, испачкал простыни, мочился на пол. Ты нарочно помочился мимо унитаза. – Хильда прижала ко рту кулак. – Ты взрослый, а не восьмилетний ребенок. И ты не имеешь права так со мной разговаривать.

Доктор откинулся на спинку кресла, постукивая по полу носком ботинка.

– Хочешь что-нибудь сказать, Дэвид?

«Спокойно, не теряй головы», – сказал себе Дэвид. Но ситуация сложилась не в его пользу. Отцовский трактор разбит, постельное белье испачкано, он безнадежно опозорился перед матерью.

– Как ты себя чувствуешь сегодня? – спросил Уолстейн.

Дэвид наконец отважился поднять глаза.

– Нормально. Вроде бы.

– Да, теперь-то нормально, – проворчала Хильда. – Но той ночью ты вел себя совсем ненормально. – Разволновавшись, она наклонилась к нему через подлокотник. – Обвинял меня, будто я сказала, что ни одна женщина не выйдет за мужчину, который мочится в постель. – В ее голосе прорезалась горькая нотка. – Никогда в жизни не говорила ничего подобного. Даже не слышала ничего такого.

Доктор побарабанил пальцами по столу.

– Хорошо. Вообще-то я думаю, что очень важно смотреть на вещи в перспективе. Мы с Дэвидом в самом начале пути. Иногда ситуация выглядит намного хуже, чем она есть на самом деле, когда предстает перед нами в ясном свете дня.

Дэвид уперся кулаком в колено. Как объяснить, что внутри него поселился демон и этот демон пожирает доброго Дэвида, заменяя его чудовищем? Уолстейн ему не поверит. И мать не поймет. Он сам себя не понимал. Что, если эти видения, эти провалы в памяти предвещают нечто худшее, некие ужасные деяния, которые он пока не совершил, потому что еще не полностью лишился рассудка?

Он посмотрел на Хильду, и к глазам подкатили слезы.

– Мне очень жаль. Я не имел в виду ничего такого. Я не хотел… честно. Не знаю, что на меня нашло.

– А в то утро? – Хильда достала что-то из сумочки, и Дэвид почувствовал, что сейчас ему будет предъявлено еще одно обвинение. В голове застучало. – Ты ушел из дома ни свет ни заря. – Говоря это, Хильда смотрела на доктора Уолстейна. – Я спросила, куда ты собрался, и когда выглянула из спальни, ясно услышала твой ответ: «По поручению». – Хильда протянула доктору оторванный корешок билета.

– Ну да, я так и сказал. – У него задрожали руки.

Хильда встала и, глядя на Уолстейна, обратилась к Дэвиду тоном обвинителя:

– Тогда зачем ему покупать билет на автобус до Чикаго? Я нашла это в кармане твоих джинсов, Дэвид. Что ты делал в Чикаго?

– Я… Я ходил в музей. Там была выставка, и я хотел посмотреть. Разве это такое уж преступление?

– Не повышай на меня голос!

– Я и не повышаю…

– Почему ты