– Мы найдем детей благодаря предмету. Мы уже делали это и будем продолжать. За последние часы они использовали его несколько раз. Так что мы сможем следовать за ними, пока эфирное поле не угаснет. К тому же Десятому всё-таки удалось разрушить завод. Хоть это и произошло случайно, однако результат тот же: никаких следов ваших заказов, бригадира Греву и нашей конструкции.

– Греву уничтожен?

– Да. Он находился в подвале завода, когда Десятый привел в действие свое сердце разрушения. Мертв, без всяких сомнений. Он больше ничего не сможет рассказать.

– Хорошо.

– Ренар, перекупщик краденого, тоже выведен из строя навсегда. Утечки информации не будет.

– Очень хорошо, Пятый. Очень хорошо.

Начальник немного успокоился. Струи пара из труб вырывались уже не с такой бешеной яростью.

– Девятый, Шестой и Третий, во время предстоящей операции подчиняетесь Пятому. Вы займетесь этими… песчинками. Одиннадцатый, что у нас с часовщиком?

Робот сделал шаг вперед и вытянулся по стойке смирно.

– На данный момент он не найден. Он не возвращался домой уже несколько дней. И не был убит аппаратом, который доставил ему Двенадцатый.

– Решительно, нам не будет не хватать нашего брата! Чем вы оправдываете подобное отсутствие результата?

– Я не оправдываю. Этот человек – гений, «мозг». Он имеет многочисленные связи в высших слоях парижской аристократии. Потенциально он может находиться где угодно. Но статистически рано или поздно он совершит ошибку. Ведь это всего лишь человек. И как только он ошибется, мы будем там.

– Очень хорошо. Я оценил вашу манеру рассуждать. Восьмой и Второй, вы отправитесь с Одиннадцатым. Я хочу, чтобы вы нашли часовщика и заставили замолчать навсегда. Он был нам полезен. Но теперь может помешать нашим планам.

– Господин, позвольте спросить. Почему мы вынуждены носить убогую человеческую оболочку? Это так унизительно!

– Не понимаете? Вы должны к ней привыкнуть. Чтобы она не стесняла ваших движений и вы были более эффективны в день нашего великого плана.

Начальник ненадолго задумался.

– Пятый?

– Да, господин…

– Дождитесь последнего момента, последнего прыжка стрелки, последней песчинки. Следуйте за детьми столько, сколько сможете. Кто знает, куда они вас приведут? И когда статистически придет удобный момент – атакуйте. Атакуйте и уничтожьте. Чтобы не выжил никто. Этот спектакль и так слишком затянулся. Я хочу, чтобы они были разбиты на тысячу кусочков. Чтобы они перестали функционировать!

– А это что?

– Нечто вроде кузнечных мехов. Они нагнетают воздух вот сюда, в трубки. И получается звук.

Музыканту с прямой и гордой осанкой честного ремесленника было около пятидесяти. Он крутил ручку причудливо украшенного аппарата – очень большого, высотой почти с девушку. Рыженькая, одетая в слишком короткий для нее мальчишеский комбинезон, внимательно слушала. Непослушные кудри, частично заправленные под рваную кепку, падали ей на лицо.

День клонился к вечеру. Спичка слонялась по эспланаде Дома инвалидов[11] среди многочисленных «деревень», наполненных выходцами из французских колоний, которых доставили в столицу на потеху публике. Девушка долго наблюдала за шарманщиком, а потом подошла и стала бесцеремонно расспрашивать об устройстве инструмента. Пожилой музыкант изрядно потешался над ее дилетантскими вопросами, но не забывал и о своей выгоде.

– Скажи-ка, детка, где ты раздобыла такой оригинальный наряд? И что ты делаешь здесь одна, одетая как парень? Ты откуда? Где твои родители? У тебя хотя бы есть чем заплатить за эту песенку?

Спичка схватила несколько перфорированных картонок и бросилась прочь. Застигнутый врасплох шарманщик, поколебавшись несколько секунд, оставил свой неповоротливый агрегат и побежал вдогонку за воровкой.

– Черт тебя подери! – закричал он, скрываясь за углом.

Девушка немного сбавила темп, чтобы музыкант решил, будто может поймать ее. Но, подпустив преследователя поближе, снова понеслась со всех ног.

Едва шарманщик исчез из вида, пятеро беспризорников выскочили из укрытия и занялись шарманкой. Инструмент был очень тяжел, но, учитывая количество воришек, всё прошло практически без затруднений. Они нырнули в первую же улочку – в противоположном направлении от траектории Спички – и побежали как можно быстрее. Вся операция заняла не более минуты.

– Как просто! – обрадовалась Плакса.

Маленькие успехи всегда поднимали настроение, а уж тем более после всех пережитых ужасов.

– А что теперь? – поинтересовался Сопля. – Поставим ее здесь, посреди улицы, и начнем слушать песенку? Или потащим эту махину до самого дома?

– М-может, откроем к-канализационный л-люк и спрячемся там? П-получится б-быстро. Я т-теперь умею.

– Ну, не знаю, Заика. Если…

– Фу, гадость! Там воняет какашками, – заныла Плакса. – Я не хочу в канализацию!

Заика опустил глаза, обиженный, что они отвергают его идею.

– Отсюда недалеко до нас, – заметил Хромой. – Оставим ее себе, сможем слушать музыку, когда захотим.

– Ага, чтобы все соседи о нас узнали, – съязвил Обрубок.

В итоге сироты решили всё-таки отнести инструмент в укрытие под мостом. И двинулись в сторону дома, стараясь никому не попадаться на глаза.

Штаб-квартиру они нашли в том же состоянии, в каком и оставили, – то есть разгромленной и перевернутой вверх дном. Обрубок вздрогнул, закрывая железными листами дыру в полу. Он всё еще не пришел в себя после жутких событий этого утра и по-прежнему чувствовал себя виноватым. Сначала главарь против воли вспомнил предсмертные крики Сопли, потом перед глазами всплыл старый солдат, тянущий к нему окровавленную руку. У мальчика перехватило дыхание от стыда. Сегодня он дважды проявил малодушие. Струсил. Какой позор!

Воришки поставили аппарат на пол. Хромой вытащил листы с перфорацией. Кое-где они оказались непоправимо испорчены: обожжены взрывом, заляпаны кровью… Ребята сделали несколько попыток засунуть картонку в инструмент, но у них ничего не получилось.

– Погодите, сейчас всё сделаю.

Это вернулась Спичка. Она тяжело дышала.

– Бежать медленно – сдохнуть можно! Но пришлось, чтобы увести его подальше.

Девушка приблизилась к шарманке и одним точным ударом загнала картонку внутрь, будто всю жизнь этим занималась.