Он говаривал Игорю: «Ты послушай, как звучит: «Медленно течёт река по долине, – и жмурился от удовольствия, – это перевод с индейского, название заповедный страны Йокнапатофа».

В 1973 году в журнале «Иностранная литература» опубликовали роман Фолкнера «Шум и ярость». Ажиотаж в институте в связи с этим был большой. Особенно отмечалась недоступность художественной формы произведения, что, впрочем, делало его ещё более модным. Случилось, Игорь обратился за разъяснениями к Нюме, который прочитал этот шедевр раньше, на английском. Нюма вдруг заартачился, отказался помочь. Он только сказал с некоторым самодовольством: «Сейчас каждый может прочесть роман, но не каждому дано понять его!» Нельзя ручаться за правдивость рассказов о нём, но Фолкнера он почитал по-настоящему!

Был в кругу однокурсников Игоря ещё один «американец». Звали его Вано. В детстве на взрослый вопрос о его будущей профессии он, как Игорь, ответил, что хочет быть американцем. За что, в отличие от Игоря, его прилюдно побил отец.

С виду Вано был ленив и инертен. Действительно, он мог сутками разлёживаться в постели. Телевизор Вано смотрел через трюмо, стоявшее напротив кровати. Трюмо настраивали подолгу (обычно мать и сестра), с взаимными окриками и воплями. Наконец всё успокаивалось, когда был найден подходящий угол для зеркала, и Вано, лёжа на боку, мог смотреть телевизор. Если кто-то случайно задевал трюмо и изображение смещалось, следовал взрыв эмоций, выражавшийся в конвульсивных движениях и проклятиях.

Иногда, находясь в постели, Вано играл на гитаре. Он говорил, что в это время мечтает об Америке. Вот он на Бродвее, вот заходит в бар, а там играет негритянский оркестр и на журнальном столике лежит «Плейбой». Казалось, что его душа уже в баре на Бродвее и листает «Плейбой», а тело здесь, в Тбилиси, на кровати. Вано хорошо играл на гитаре, и инструмент у него был фирменный – от «Джипсона», а репертуар – от «Битлз».

Вместе с тем Вано бывал неистов и решителен, если дело касалось выезда. Он ушёл с последнего курса университета, чтобы не платить пошлину советским властям за высшее образование. Когда чиновники ОВИР издевались над ним, приговаривая: «Не пустим, не пустим!» – он падал, бился затылком о пол и истошно кричал. Это был не каприз, а законное требование. Вано был женат на еврейках, сначала на одной, потом на другой. С первой произошла незадача – тесть и тёща свою единственную дочь за океан с Вано не отпускали. За 500 рублей ему устроили фиктивный брак с другой.

Кстати, первую жену он любил по-настоящему, она тоже. Однако его страсть к Америке была настолько искренна и сильна, что супруга с пониманием восприняла его предложение развестись. На нужды устройства второго брака она сама одолжила ему 100 рублей. В ОВИРе первая супруга, а не вторая, законная, отпаивала Вано валерьянкой во время его нервных кризов.

Домашние, мать и сестра, тоже бережно относились к идее фикс Вано. К тому времени папаша ушёл из семьи и в её обиходе оставалось только его прозвище, сколь замысловатое, столь и трудно запоминающееся для посторонних. Неизвестно, как отец отнёсся бы ко всему этому. Однажды, когда в присутствии Игоря Вано то ли мечтал, то ли бредил вслух, предвкушая отъезд, его с мягкой укоризной одёрнула сестра – дескать, кто послушает, подумает, что у тебя мещанские идеалы, а ведь это не так.

Игорь был не столь страстным, как Вано и Нюма. Его темперамент не позволял ему гореть, мечта в нём тлела и могла тлеть бесконечно.

Ему претила суета. Как-то Игорю предложили, как наиболее приличному и надёжному студенту, принять участие в дискуссии с американской командой. Американским сверстникам надо было доказывать, что победа социализма в Америке неизбежна и что она скоро станет членом Варшавского договора. Предполагался ответный визит в Нью-Йорк. После Игорь узнал, что капитан грузинской команды, испытанный боец идеологического фронта, остался в Америке.

Не признавал он никаких сделок и по части брака. Всё должно было быть по большому счёту. Так Игорь влюбился в американку, и не в диву с карточки, а в настоящую. В те времена встретить живую американку в нашем городе, да ещё успеть воспылать к ней чувствами, было невероятным везением.

В Тбилиси проходил женский международный шахматный турнир. Как завзятый шахматист, Игорь посещал его. Среди участниц была американка. Видимо, студентка университета, почти подросток. Она, если не сидела у доски за столиком, то прохаживалась по сцене, заглядывалась на чужие партии. Иногда казалось, что Даян (так её звали) мало интересовалась своими партиями, ибо недолго обдумывала ходы, а только и делала, что гуляла между столами. Это обстоятельство сказывалось на результате – американка делила последние места в таблице. Но публике эта участница приглянулась. Даже местный шахматный обозреватель с игривой симпатией помянул её в репортаже. Раскованная в поведении, одевалась она непритязательно: носила майку университета Беркли, джинсы и ботасы. Даян иногда громко смеялась, завидев какую-нибудь забавную ситуацию на чужой доске (положение же на собственной у неё веселия, как правило, не вызывало). Это было весьма необычно, так как на турнирах строго соблюдают тишину. Игорь проникся к ней чувством именно из-за неуместности её смеха и за сам смех, по-детски чистый и выдававший её незащищённость. Его сердце ранило, когда Даян тихо плакала от того, что, очевидно выигрывая партию у фаворитки турнира (одной крупной, с непроницаемой внешностью дамы в очках), она её всё-таки проиграла. По лицу текли слёзы обиды. Зрители, в основном мужчины, усиленно болели за неё в этот день, а тот самый шахматный обозреватель опять упомянул американку в репортаже, отметив на этот раз некоторые шахматные достоинства Даян. Игорь чувствовал, что к шахматам американка на самом деле относится серьёзно, и чем хуже она играла, тем больше он влюблялся в неё.

Игорь был вхож за кулисы шахматного турнира. К мнению его как кандидата в мастера там прислушивались, на мужских турнирах меньше, на женских больше. Участники разбирали сыгранные партии, заново переживая их перипетии. Игорь искал Даян… Она сидела со своим тренером за столиком и с серьёзным видом обсуждала ситуацию, сложившуюся на шахматной доске. Игорь подключился к анализу позиции. Его замечания, к тому же сделанные на английском, были точны и с готовностью принимались. «Excellent!» – фальцетом произнёс тренер, интеллигентный мужчина огромного роста и в очках. Игорь ухмыльнулся про себя: видимо, в Америке перебор с гигантами, раз их задействуют в шахматах.

Позже Игорь предложил Даян пройтись в бар Дворца шахмат и угостил её коктейлем. Играла приятная лёгкая музыка. Он предложил ей потанцевать, в этот момент звучал блюз. Потом они вышли на веранду с видами на парк. Стоял чудесный май… Даян всё время молчала, что несколько раздражало Игоря. Казалось, она была чем-то озабочена. Его лирические опусы на английском её не трогали. Совсем неожиданно американка облачилась в роговые очки, о существовании которых Игорь не подозревал и которые совсем не украшали её лицо. Тут появился тренер. Она как бы ожила и потянулась к нему. Даян сказала, что её осенило: cлона С 4 надо было разменять на коня А 6. Таким образом был возобновлён анализ партии. Игорь помялся немножко и ушёл.