— О! Знакомая история! Я однажды дал объявление, что срочно требуется электрик, а мне каждые полчаса стали звонить, не продам ли я им свой «БМВ» подешевле!

— Ты продал?

— Что?

— «БМВ». — Как просто сбить собеседника с толку!

— Беа, тебе точно пора спать. Какой еще «БМВ»? У меня сроду не было никакого «БМВ». Я тебе говорю, что со мной тоже произошел такой случай, когда в редакции перепутали телефоны! Все. Спокойной ночи. Помаши мне рукой, Беа.

— Спокойной ночи, Алекс.

Я оторвала руку от стекла и помахала ею в воздухе. Когда я вернула ладонь в позицию козырька, за окном ничего не было, кроме дождя. Трубка подтвердила мое наблюдение короткими гудками.

— Мог бы и не отключаться первым, — сказала я, — я все-таки дама.

— Мырь-мырь-яа-а-а. — Кот тут же вступился за Алекса: дескать, он твой патрон, и не самый плохой, между прочим. Спрыгнул с подоконника и потрусил к своей миске.

Карусель встряхивается — динь-дон, дзынь-дзынь, — проверочно громыхнув цепями, и начинает вращаться. Я что есть силы вцепляюсь в подлокотники висячего креслица и лечу над парком. Мне, наверное, лет пять. Внизу проносятся гуляющие люди, фонтан, продавцы воздушных шаров и мороженого, духовой оркестр, снова фонтан, шары, мороженое, оркестр… Музыканты в белых перчатках играют «Болеро» Равеля. Почему так медленно? Мелодия не должна отставать, она должна кружиться вместе с каруселью…

Передо мной на низком столике лежит альбом. Я копирую виньетку с цветком из старинной книги. Краски блестят в плошечках передо мной. Тонкие кисти, прозрачная вода в банке. Здесь нет музыки и я взрослая. Кисть неслышно движется по бумаге, а когда я ополаскиваю ее — стеснительно фыркает маленьким водоворотом; динь-динь-динь — каждый раз отзываются задетые металлическим наконечником края банки. Я пробую одну краску, другую — и мой цветок внезапно вспыхивает. Он ярче и живее, чем образец в книге. Он светится, как радуга!

Я радостно откидываюсь на спинку кресла и вижу перед собой свою сестру и какого-то парня. Сестра совсем подросток, да и щекам парня тоже еще далеко до знакомства с бритвой. Они сидят в шезлонгах друг против друга, а вокруг парк. Дивный, королевский парк! Сестра что-то читает на клетчатом листочке из тетради. Парень напряженно смотрит на нее.

— Замечательные стихи, Жак. — Сестра поднимает глаза.

Жак? Бедолага психоаналитик? Или нет. Жаком, кажется, зовут того рабочего, который бросил в меня ведро.

— Правда? — спрашивает парень, постепенно начиная улыбаться.

Сестра улыбается в ответ, кивает и вдруг из ее глаз в его вольтовой дугой перекидывается радуга! И даже позванивает, как гитарная струна: динь-динь-динь…

Вот так всегда: кому-то стихи, радуга, а кому-то… Динь-динь-динь — это не радуга, это колокольчик на шее у пони! Серенькая лошадка-пони, позвякивая колокольчиком, везет меня через лес к озеру. Она маленькая, как ослик, и мои ноги почти касаются земли. В озере плавают лебеди. Жаль, что я не захватила с собой хлеба покормить их. Но лебеди начинают показывать на меня пальцами — откуда у них взялись пальцы? — и гоготать совсем по-гусиному:

— Ноги! Ноги! Ноги-ноги! Гы-га-ги!

От обиды у меня щиплет в носу и вот-вот потекут слезы.

— Зачем они так? — жалуюсь я пони.

— Ладно. Глупости, — отвечает лошадка голосом Алекса.

Я оглядываюсь по сторонам — пони ведь не мой кот, хотя даже он не умеет говорить по-французски, — где-то должен прятаться Алекс. Он защитит меня от гусей. Но Алекса нигде нет. Ветви качаются. Под елями растут белые ландыши и белые шампиньоны.

Капельмейстер ведет оркестр по набережной. Шагов не слышно, только — дзынь-звяк, дзынь-звяк! — отзываются колокольчики на его жезле. С темного неба тоже беззвучно летит дождь. Перемигивается иллюминация. Искрится асфальт. Капельмейстер смотрит на меня, отряхивает эполеты, подкручивает усы — они огромные и пушистые, как два хвоста моего Геркулеса, — и взмахивает жезлом. Дзынь-дзынь! Белые перчатки подносят золотую медь к губам. Они делают это так дружно, что поток воздуха от взмаха стольких рук долетает до моего лица. Наконец-то сейчас будет музыка, сейчас все будет хорошо! От радости у меня перехватывает дыхание…

Кот кубарем слетел на пол и обиженно отвернулся от меня.

— Такой сон испортил, Геркулес. — Я почесала нос. На пальцах остались полосатые шерстинки. — Твои волосики.

Кот пару раз ударил хвостом и передернул шкурой.

— Какая была нужда спать у меня на подушке?

— У-у-у-у, — предложил мировую кот, запрыгивая обратно на постель, уселся на мои ноги и принялся умываться.

Я зевнула. Зазвонил телефон. Геркулес старательно намывал за ухом.

— Считаешь, подходить не стоит? — Я пошевелила ногой.

Кот покачнулся, удерживая равновесие, но своего занятия не прервал. Телефон умолк и тут же засигналил снова.

— Как хочешь, зверь, я все равно встану. А заодно и проверим твою интуицию.

Кому-то на том конце провода пришлось набрать номер еще раз, прежде чем я сняла трубку. А вдруг это Кларис? — поздновато спохватилась я, плохо соображая спросонья.

— Алло! Алло! Вы меня слышите? — забеспокоился психоаналитик. — Я сейчас перезвоню!

— Здравствуйте, Жак. — Я кашлянула, чтобы скрыть зевоту. — Извините, задумалась.

— Добрый день! Я уже испугался, что не застал вас дома. Вы не заболели? Или я вас разбудил?

— Все в порядке. Просто засиделась вчера. Который час?

— Второй.

— Кошмар! — Вот что значит за сутки перепахать смету!

— Вы куда-то опаздываете? Я не вовремя?

— Ничего. Я могу поговорить с вами, пока буду пить кофе. — Одной рукой я насыпала кофе и налила воды в кофеварку.

— Вы не обиделись, что я не перезвонил тогда, позавчера?

— Ну что вы, Жак! — Мог бы не звонить и сегодня.

— Представьте себе, произошло чудо! Вы волшебница!

— В смысле? — Я еще не очень отошла от своего многосюжетного сна: музыканты, лебеди, сестра, пони то и дело выплывали у меня перед глазами.

— Помните, вы напоследок сказали мне, что уже больше нет времени? И тут же повесили трубку. Это было Провидение! Я, простите, немножко обиделся тогда. Ну, не именно на вас, а вообще — что и поговорить-то мне не с кем, Закурил, подошел к окну. И вдруг вижу… Вы даже не представляете, кого я увидел!

— Жанну д'Арк? Наполеона? Де Голля?

— Не смейтесь. У подъезда я увидел свою жену. Вернее она уже шла от подъезда к машине, на ходу раскрывая зонт. Я застыл на месте, я не поверил своим глазам. Надин! Надин! — закричал я и распахнул окно. — Надин! Она потопталась возле машины, а потом подняла глаза. И тут… Я даже не знаю, как это сказать. Понимаете, она стояла там, внизу, у подъезда под мелким-мелким дождем, ну, знаете, такая морось, когда непонятно, нужен ли зонт или нет… Она стояла там, а из ее глаз в мои перекинулись, полились, заструились лучи света. Или не лучи, а такие невидимые разноцветные светящиеся нити…