«Мы умрем с достоинством!» – день за днем твердил заместитель командующего «бригады 2506» Эрнейдо Олива, приводя коммунистов в ярость. Такая позиция не только бесила, но и сбивала с толку подобных Кастро – и Че, как мы поймем позже из его поведения в Боливии.

Товарищи Мануэля Переса-Гарсиа вспоминают, что к его напыщенным тюремщикам он относился с особенным презрением и даже вызовом. После того как стрельба прекратилась, те с вновь обретенной храбростью стали строить из себя великих воителей перед плененными мужчинами. Понаблюдав за этими обученными Че людьми в бою – и с учетом собственного боевого опыта, – Перес-Гарсиа, должно быть, просто не мог удержаться от шпилек и фырканья в их адрес. Сам генерал Ямасита, завоевавший половину азиатских территорий Великобритании, никогда так не раздувался от важности, как Фидель и Че перед этими заключенными.

Один из заключенных, Хосе Кастаньо, вспоминает, как однажды утром в гаванской тюрьме Эль-Принсипе Мануэль Перес-Гарсиа отпустил особенно ехидный комментарий в адрес одного из тюремщиков. «Этому охраннику было что-то около двадцати пяти лет, и в руках у него был заряженный чешский пулемет. И, несмотря на это, он боялся Мануэля – полуголодного пленника, которому был пятьдесят один год от роду! Поэтому он подозвал парочку своих приятелей, и они вместе двинулись на Мануэля. Тот быстро выдернул ремень из брюк и зажал его в кулаке, обмотав один конец вокруг ладони. Он стал издеваться над ними: «Ну давайте, идите же!» – и щелкать концом ремня с пряжкой, как кнутом. Вдруг какой-то офицер подбежал к охранникам и что-то прошептал им. Это сразу же разрядило обстановку, – говорит Хосе. – История Мануэля была хорошо известна даже кастровцам».

Сам же Кастро – естественно, вдали от глаз журналистов – буквально кипел от злости при мысли о боевых «способностях» собственных ополченцев. Через неделю после боя Кастро посетил некоторых борцов за свободу в камерах гаванской тюрьмы. Один из них был старым знакомым Фиделя еще по колледжу. «Знаешь, если бы у меня было двадцать тысяч таких бойцов, как вы, ребята, я бы держал всю Латинскую Америку в руках уже сейчас», – сказал Кастро своему старому другу.

Через четыре месяца после вторжения в заливе Кочинос Организация американских государств провела конференцию в Пунта-дель-Эсте (Уругвай). На этом мероприятии Соединенные Штаты представлял специальный советник и спичрайтер Джона Кеннеди Ричард Гудвин. С представителем Кубы Эрнесто Че Геварой у него состоялся долгий и вполне дружелюбный разговор.

«Под бородой черты его лица довольно мягкие, почти женственные, – доложил Гудвин в служебной записке Кеннеди, рассекреченной в 1999 году. – У Гевары хорошо развито чувство юмора, и во время встречи звучало много шуток. В разговоре не звучало никакой пропаганды, агитации или просто напыщенности. Он говорил спокойно, открыто, с большой долей беспристрастности и объективности. Он сказал, что весьма нам благодарен за вторжение в Залив – что это была большая политическая победа для них, которая позволила им объединиться. В конце он сказал, что никому не передаст содержания этого разговора, кроме Фиделя. Я сказал, что тоже не стану обнародовать его.

После окончания разговора я отправился делать заметки о том, что было сказано. Че остался на приеме, чтобы побеседовать с представителями Бразилии и Аргентины. Аргентинец Ларретта позвонил мне на следующее утро и сказал, что Гевара нашел разговор весьма плодотворным и что, по его словам, с представителем «нового поколения» разговаривать гораздо проще».

В недавно рассекреченных документах Гудвин не выказывает никакого смущения или скептицизма в отношении каких-либо заявлений Че. Ни малейшего опровержения слов Гевары там тоже нет. Очевидно, шутки, звучавшие во время беседы, имели куда большее значение. Че действительно имел веские основания быть благодарным администрации Кеннеди. Кастро неоднократно повторял в течение 1960 года, что будет надеяться на победу Кеннеди на выборах – ибо если победит Никсон, то революция долго не протянет.

Гудвин, выпускник Гарвардской юридической школы, отличался типичным снисходительным отношением многих новых, молодых «левых» американцев к братьям Кастро. «Я считаю, что этот разговор с Геварой – в сочетании с другими доказательствами, которые удалось собрать в течение довольно продолжительного времени, – означает, что Советский Союз не готов приложить больших усилий, необходимых, чтобы помочь Кубе встать на ноги, – пишет Гудвин. – Я полагаю, что Куба желает взаимопонимания с США. Они проведут свободные выборы – но только после того, как институционализация революции будет завершена. Они могли бы согласиться не заключать никаких политических союзов с Востоком. Че сказал, что они не намерены строить «железный занавес» вокруг Кубы. США должны искать какие-то пути продолжения кулуарного диалога, который начал Гевара. Таким образом можно дать понять Кубе, что мы хотим помочь ей – и поможем, если она разорвет отношения с коммунистами и начнет демократизацию».

Конечно, Гудвина попросту перехитрили. В то время, когда проходила встреча, сам Че Гевара был главным сторонником союза кубинского режима с СССР. «Отпрыск Советского Союза» – так окрестил Гевару его биограф Хорхе Кастанеда, имея в виду то, что Че поддерживал «жизненно важную» связь с Советами. Александр Алексеев, советский посол на Кубе в то время, говорил, что при планировании тайного размещения ядерных ракет на Кубе Че был «самым активным» и неизменно полным энтузиазма.

14 октября 1962 года в воскресном шоу «Вопросы и ответы» Макджордж Банди, советник Джона Кеннеди по национальной безопасности, пренебрежительно сказал на всю страну, что на Кубе нет никаких советских ракет. «Слухи от беженцев» – так он назвал сообщения от кубинских эмигрантов-очевидцев о тех ракетах – сообщения, которыми они забрасывали Государственный департамент и ЦРУ уже в течение нескольких месяцев и которые были получены с риском для жизни.

«Ничто на Кубе не представляет угрозы для Соединенных Штатов, – продолжал Банди, едва скрывая презрение. – Вероятности того, что Советы или кубинцы будут пытаться установить наступательное вооружение на Кубе, не существует». В конце концов в Пунта-дель-Эсте Че Гевара сам сообщил эту ценную информацию коллеге Банди Ричарду Гудвину. А выбирая между несносными кубинскими беженцами и «открытым» Че Геварой, американская администрация решила поверить последнему.

Президент Кеннеди сам возмущался на следующий день: «В этой стране пятьдесят с лишним тысяч кубинских беженцев, и они только и делают, что ждут того дня, когда мы пойдем на Кубу войной. Вот они и распространяют подобную чушь».

Ровно два дня спустя на столе Кеннеди лежали фотографии этих «слухов от беженцев», сделанные самолетом-шпионом U-2. Он зафиксировал ядерные ракеты, направленные на американские города. Ответ Кеннеди и его команды на Карибский кризис стал легендой о победе проницательности и балансирования на грани войны, рассказанной и пересказанной в кино. На самом же деле решением администрации было объединиться с Советами и предоставить кубинскому коммунистическому режиму взаимно гарантированную защиту.