– В принципе тождество между божеством, человеком и животным характерно для дионисийской религии. – Деметриос немного помолчал, словно прикидывая про себя, стоит ли продолжать. – Так что заместительная жертва вполне допустима…

– Но…

– Я не сказал «но».

– Но ты подумал «но»! – воскликнула возмущенно Ника.

– Мне жаль тех людей, которые объявили тебе войну. – Теперь он посмеивался над ней. – Женщина и так страшное создание, а женщина, умеющая читать чужие мысли, страшна вдвойне.

По-прежнему держась за руки, они дошли до сокровищницы афинян. Сегодня на территории музея-заповедника был экскурсионный день, и энергичные туристы из разных стран мира фанатично фотографировали друг друга на фоне шедевра архаического греческого искусства, в то время как неутомимые гиды бодро и без запинки излагали материал. Их выносливость поражала воображение. Любуясь колоннами с дорической капителью, Ника заодно узнала – в двух шагах заливался соловьем англоговорящий гид, – что сокровищница была возведена около 490 года до Рождества Христова в благодарность за победу афинян над персами при Марафоне, к чему, конечно же, был причастен Аполлон. Ей была не совсем ясна связь между Аполлоном и Дионисом, но какие вопросы задать стоящему рядом Деметриосу, она пока не придумала, учитывая, что и предыдущие не вызвали у него припадка откровенности. Он предпочитал дозировать и фильтровать информацию по собственному усмотрению.

Но один вопрос она все же задала:

– У афинских женщин тоже были свои тайные мистерии? Не только у фиванских?

– О да! – с воодушевлением отозвался Деметриос, его серые глаза озорно блеснули. – Не случайно ведь женщины Афин считались распорядительницами вина. Обосновавшись в Ленеоне, святилище Диониса, которое служило государственной, священной и образцовой давильней, они вели себя так, словно после бога именно их следовало благодарить за этот напиток.

– Какие же у них были основания так себя вести?

– Однажды они познали бога и завладели им – я имею в виду свадьбу бога и басилиссы, – и через это событие весь город приобщился к дионисийскому культу. Если теперь ты спросишь, какую роль в нем играли афинские мужчины, то я отвечу: никакой.

– С кем же ложилась басилисса? – после некоторых раздумий поинтересовалась Ника.

– С богом, разумеется.

– А на самом деле?

– С богом, – повторил Деметриос таким тоном, будто сексуальный акт с божеством – самое обычное дело, и можно только удивляться тому, что на белом свете до сих пор встречаются люди, которым это не известно. – Или ты не веришь в бессмертных богов?

– Скорее да, чем нет, – неуверенно сказала она. – Вот только не знаю в каких.

Деметриос остановился возле барабана колонны с ионической капителью, не замечая, что попадает в кадр, тем самым раздражая немецкую туристку с громадным фотоаппаратом, и посмотрел на Нику с изумлением, уже совершенно не притворным.

– Несколько лет назад на все вопросы о вере я отвечал точно так же.

Беседуя с ним, Ника продолжала следить краем глаза за недовольной фрау, чьи танцы вокруг колонны казались особенно комичными с учетом ее габаритов. Трудно было сказать, кто выглядит внушительнее, фрау или колонна.

– А сейчас, Дмитрий? Что ты отвечаешь сейчас?

– Сейчас мне нет нужды верить или не верить, – сказал он спокойно. И после короткой паузы добавил: – Я знаю.

С того места, где они стояли, открывался сказочный вид на соседние склоны с прочерченными по темной их зелени желто-коричневыми загогулинами грунтовых дорог и торчащими тут и там остроконечными башнями кипарисов. Сделав несколько шагов к краю террасы, чуть левее и ниже можно было увидеть местечко под названием Мармарья и его знаменитое святилище Афины Пронеи. Ника уже дважды спускалась туда в сопровождении Деметриоса и из его рассказов запомнила, что относящееся к микенскому периоду святилище возведено на террасе, сохранившей руины первого храма богини. Этот первый храм был дорийским, шесть на двенадцать колонн, и датировался приблизительно 500 годом до Рождества Христова. Здесь же находились две скромных размеров сокровищницы из парийского мрамора – в отличие от первого храма из туфа, – в дорическом и эолийском стиле, большой Толос и второй храм Афины, построенный из известняка после того, как первый храм разрушило землетрясение 373 года до Рождества Христова. Из всех этих строений наибольшее впечатление производил, конечно, Толос – с его циркульным планом, двадцатью дорическими колоннами, которые несли метопы, триглифы и скульптурный карниз, и коринфскими полуколоннами внутри. По своей любимой привычке Ника полезла обниматься с камнями, но стоило ей прильнуть в экстазе к ближайшей колонне Толоса, как из своей будки выскочила сотрудница музея и что было сил засвистела в свисток. Видя, что нарушительница не реагирует, принялась взывать по-английски с кошмарным акцентом: «Мадам, вы находитесь на территории музея! Заходить за канаты строго запрещено! Немедленно покиньте огражденный участок, мадам!» Любопытный эффект возымело появление Деметриоса. Он отстал немного, чтобы завязать шнурок, поэтому вышел из-за деревьев уже в разгар представления. Оценил обстановку. Слегка улыбаясь, заговорил с женщиной по-гречески. Круглое темное лицо ее, покрытое сеткой морщин, заметно смягчилось. На нем появилось смущенное, даже виноватое выражение. Обменявшись с Деметриосом несколькими короткими фразами, бдительный страж порядка перестала рвать и метать и скрылась в будке. Всю дорогу до Гимнасия, расположенного между Касталией и святилищем Афины, Ника кусала себя за язык, чтобы удержаться от расспросов. Что заставило пожилую гречанку сменить гнев на милость и позволить обнаглевшей туристке лапать священные, к тому же охраняемые государством, камни? Слова, которые нашел Деметриос, или факт произнесения этих слов именно им? В глубине души она склонялась ко второму варианту.

Отдавшись воспоминаниям, Ника не услышала, как Деметриос зовет ее со Священной дороги, и пришлось ему пробираться между наваленных вокруг в продуманном беспорядке каменных блоков, встряхивать ее за плечи, поворачивать налево-кругом и подталкивать вперед. Фрау с фотоаппаратом была счастлива. Наконец-то ей удалось остаться с вожделенной достопримечательностью наедине.

И вот теперь они сидят на выступе скалы много выше и храма, и театра, и стадиона, грызут жареные орешки кешью, запивают минеральной водой и болтают обо всем на свете.

– Ты часто влюбляешься?

– Да не сказал бы. Вообще для меня это целая проблема – понять, влюблен я или не влюблен. Я могу считать женщину красивой или сексуальной, – озадаченно морщит он лоб, – но означает ли это влюбленность?

– А тебе обязательно точно знать, влюбленность это или не влюбленность, чтобы начать ухаживать за женщиной?

– Не обязательно.

– Достаточно считать ее красивой и сексуальной?

– Кажется, не все так просто. Бывало, что я считал женщин красивыми и сексуальными, но не ухаживал за ними.