– Подожгли бы, если бы местные не знали, что мы тут. Они пусть нас не очень-то жалуют, но смерти нам не желают. Им лучше, если дом кем-то занят, чем он пустовать будет, понимаешь? – продолжил Боря, а кот на его руках мурчал так громко, что казалось, будто он четвертый в беседе. – Тут ведь дело не в том, что мы в чужом доме живем. Арсений ходил, спрашивал у местных, чей это домишко, но ни один человек тут не знает. Так вообще часто бывает, замечала? Дома стоят, живут сами по себе.

– Про нас знают. Мы с ремонтом иногда помогаем, с водой, – сказал Арсений и присел на край стола. Не боялся, что ножки могли под ним провалиться. – Мне ключи от дома отдал старичок, да и то когда мы уже тут жили. Через окно зашли. Потом дверь выломали.

Октябрина поглядела на окно у кровати, на которой сидел Боря, и представила Арсения с молотком или отмычкой в черной кофте с накинутым на голову капюшоном. Сначала он поднимает одну ногу, затем, когда нащупывает под собой что-то мягкое, ставит и вторую. Руками старается не трогать разбитое стекло, залетает аккуратно, подобно кошке, и приземляется мягко, подставив руки, чтобы не удариться о пол. Он проводит рукой по волосам, снимает остатки пыли и паутины, которые подхватил у уголка окна. Подумал ли он сразу, что останется здесь, или колебался?

– И ничего не сказали вам? – прошептала Октябрина и перевела взгляд на Арсения.

– Ничего. Попросили не поджигать вот и все. А мы и не собирались.

Чем дольше Октябрина смотрела на дом Арсения, тем больше ловила себя на мысли, что видит дом из объявления «Помощь наркозависимым и алкозависимым. Если некуда идти, иди к нам. Анонимно и быстро». Такие объявления обычно вешали на столбы у переходов, на информационные доски у входа в подъезд и на мусорные баки, словно только в этих местах люди, которым помощь нужна, и топчутся.

Октябрина отпила чай – травяной, странный. Никогда она не пробовала такой чай. Он был в меру горьким, в меру терпким, словно за пару минут уже успел настояться и даже перестоять, в меру кислым.

– Спасибо за чай, очень вкусный. – Октябрина решила, что нужно бы что-то сказать. Арсений с Борей смотрели на нее так, словно ждали ответа на вопрос, который так и не задали.

– А? Да не за что! – Арсений словно включился. Даже головой дернул, словно до этого дремал. – Если тебе надо будет, я тебе еще отсыплю домой.

– Да ты мне просто скажи, где такой покупаешь. Я сама куплю.

Арсений с Борей переглянулись. У Октябрины по спине пробежали мурашки.

– Что-то не так? – спросила она.

– Да нет, все нормально. – Арсений улыбнулся. – Просто я патент на чай не продавал еще, да и Боря тоже. Это кстати чей? Твой или мой?

– Этот твой, мой пахнет сильней. – Боря отложил кота на подушку. – Так что мы о чаях да о чаях. Ты за чем пришла?

К счастью, Октябрина чашку уже поставила на колени, иначе бы руки дернулись, а вода расплескалась. А ожоги кипятком неприятные отметины – иногда и шрамов видимых не оставляют, а болят так долго, что жалеешь уже, что решился пометить себя водой.

– Ты о чем?

– Борь, ты на нее не наезжай так быстро, – усмехнулся Арсений, но по-доброму. Казалось, сам хотел спросить.

– Да что ждать-то, я ж уехать могу, а не узнаю. Не, ну с тобой просто так не встречаются. Надо ж до чего-то дойти, чтобы тебя встретить.

– До чего такого я должна была дойти? Может, вы мне скажете?

Произнесла это Октябрина неожиданно громко, хоть и надеялась сказать обычным тоном, как говорили с ней. Улыбка с лица Арсения пропала, а Октябрина почувствовала, как налились жаром ее щеки. Хорошо, что в комнате нет зеркала, – смотреться в него совсем не хотелось.

– Да ты сама ж понимать должна, – сказал Боря и почесал подбородок. – Я не настаиваю, нет, но какой смысл молчать, если ты уже тут?

– А я должна что-то рассказывать?

– Боря! – встрял Арсений.

– Ну, она ж ведь тут оказалась. После хорошего тут не оказываются. С тобой что было? Ты же что-то сделала, да?

– А какая разница?

Боря развел руками.

Несколько секунд Октябрина смотрела на него. Руки, сжимавшие кружку, дрожали, огненная кровь прилила к щекам. Хотелось пить, Октябрина поднесла чашку к губам. Песок, прилипший к пальцам на ногах, всасывался в надувавшиеся мозоли.

Кружка упала на пол еще до того, как Октябрина успела подумать о том, чтобы ее поставить на стол.

Вслед что-то кричал Арсений, Боря, кажется, молчал. Октябрина всунула ноги в кроссовки, вышла из дома, почти выбежала, хоть и старалась выглядеть спокойной. Попавшие на щиколотку брызги расплескавшегося чая саднили, но девушка даже не посмотрела на ноги, чтобы не останавливаться.

В висках стучала кровь. В уголках глаз собралась влага, но Октябрина, даже не протерев руки салфеткой, как делала обычно, потерла глаза пальцами.

– Не оборачивайся, пусть кричит дальше, – сказала она себе в назидание, хоть никаких криков и шагов позади не было. Никто за ней не бежал.

Дорога до трамвайного кольца казалась бесконечной. Ноги чесались, ветер задувал под застегнутую джинсовку, волосы то оттягивало за спину, то надувало на лицо, и Октябрина отмахивалась от себя. Когда ей чудилось, что она проходила последний деревенский дом, появлялся новый. Пятиэтажки уже близко, но от них до кольца еще обогнуть развилку, оставить позади памятник и заросшие, но еще не разобранные трамвайные рельсы.

В горле зудело. Октябрина закусила нижнюю губу и проглотила кусочек кожицы. Закурить бы, но сигареты она оставила дома. Сейчас бы достать из кармана теплую, нагревшуюся от бедра, бумажную упаковку, сдвинуть крышечку и достать пахнущую табаком и клеем сигарету. На надписи по типу «Импотенция» с пальцем вниз и мужским торсом, «Пародонтоз» с фотографией коричневых разваливающихся зубов или простой и понятной «Курение убивает» она перестала обращать внимание быстро, стоило сходить на первом курсе с тогда еще другом в университетскую курилку и увидеть, что там люди общаются, желание стать частью ячейки общества пересилило инстинкт самосохранения. Но в кармане ни привезенной из дома зажигалки, ни «Золотой явы».

Добрела к трамвайному кольцу Октябрина уже к первым сумеркам. Солнце садилось часов в восемь, может, уже и позже, но света хватало еще на час-полтора, так что до противоположной «конечной» успеет дотемна. Октябрина села на лавочку и сверлила взглядом трамвай, стоявший в отдалении. Водитель разговаривал о