– Проходите, люди добрые! – приветствовал их Зимобор, обождав, пока те поклонятся здешним чурам. – Хоть и не я здесь хозяин, но вы будьте гостями! Присаживайтесь! – Он кивнул кметям, и те освободили ближайший к князю край скамьи. – Рассказывайте, откуда будете, с чем прибыли?

– Из Заломов мы, село, значит, на Сеже возле устья, – ответил один из мужиков, видимо старший. На вид ему было сорок с небольшим, и его лицо с густой русой бородой, голубыми глазами, с крупными, прямыми чертами выглядело умным и внушало уважение. Даже пока он просто стоял, опытный глаз видел, какая сила и притом ловкость скрыта в этом рослом теле под кожухом из черной овчины. – Первым сел там Залом, пращур наш, уж более двух веков тому, оттого село наше зовется Заломами, а род наш – Заломичами. За века размножился наш род, теперь целое гнездо из внуков Залома Старого на Сеже-реке живет.

– А ты старейшина? – не утерпел Зимобор. – Над всем гнездом?

– Над гнездом у нас старших нет, каждое своего имеет, но как соберутся родовые старосты на совет, тут и мое слово не последним будет, – с тем же спокойным достоинством, без лишней гордости ответил мужик.

– А звать тебя как?

– Хотила я, Гостяев сын, Суровцев внук. Со мной братья мои Лежень да Яробуд.

– А, так то твои братья! – Зимобору стало ясно, почему три мужика так похожи. – А я уж подумал, у вас весь род с лица одинаковый!

– Зачем одинаковый? – Хотила пожал плечами. – Если кто совсем дико живет, людей не видит и на своих женится, тогда да. А мы из разных родов невест берем, и всегда так брали, оттого и лицами разные.

– Так садитесь, братья Гостяичи! – Зимобор еще раз показал на освобожденную лавку, понимая, что гости по обычаю должны поломаться, с чем бы ни прибыли. – Извините уж, что скамья не покрыта, да ведь я не хозяин здесь. Даст Сварог, буду вас у себя в Смоленске принимать – там и скамьи, и ковры, и угощение не такое будет. Садитесь!

Мужики наконец уселись и чинно сложили на коленях шапки.

– С чем прибыли, рассказывайте! – предложил Зимобор. Ему и правда было любопытно, что предложит Сежа-река. Появление гостей его не слишком удивило: конечно, слухи бежали впереди полюдья.

Так оно и оказалось.

– Прослышали мы, будто идешь ты из Смоленска и дань собираешь по Касне-реке, – начал Хотила.

– Так и есть, – подтвердил Зимобор. – И к вам на Сежу завтра же пойду, так что вовремя вы приехали.

– О том и речь, – Хотила важно кивнул, но Зимобор учуял, как колыхнулась в душе невозмутимого старосты тонкая струнка разочарования – сежане все-таки надеялись, что смоленский князь пойдет дальше по Касне и Сежу минует. – Говорят люди, будто забираешь ты и хлеб, и меха, и железо, и мед.

– И лен еще. Забираю. Из расчета по белке с рала или с дыма, если кто ремеслом живет и землю не пашет. Беру товаром с села целиком.

– А какой же такой ряд у тебя с нами и отцами нашими был заключен?

– А никакого, – Зимобор спокойно ответил то, что старосты и сами знали.

– Ведь не было еще такого, чтобы смоленские князья с наших мест дань собирали! – вставил лысый. Он волновался явно больше братьев и теребил свою шапку.

– Тише, Ярко! – негромко одернул его Хотила. – А и то правда: не обязаны мы данью смоленским князьям. Враги на нас не ходят, а если придут, то сами справимся, чай, порода у нас не робкая и сила еще есть. Если непорядок какой в роду – на то старики есть и обычаи дедовские, сами меж собой свои обиды разберем. На торги к вам не ездим, меха свои на Юлгу продаем, хазары оттуда сами к нам приезжают. Не нужен нам смоленский князь! Ни для какого дела не нужен! Так зачем платить тебе будем?

– А затем, что мне меха ваши нужны позарез и я в силе их взять! – честно ответил Зимобор. – А польза от меня будет. Если вдруг война какая, на Юлгу вам путь закроется – милости просим через Смоленск на Днепр и в Греческое море. Хоть сами поезжайте – от меня каждый год обозы ходят, поедете со мной, под моей охраной, сами в Цареграде свои соболя продадите и паволок[5]накупите. Дешевле выйдет – ведь обирают вас хазары, а вы и не знаете как, простота лесная! Ты, отец, и умен, и мудр, по глазам вижу! Здесь хазары стеклянную бусину простую за три куны[6]продают. Оттого и носит каждая баба этих бусин в ожерелье штук пять-десять, больше не может ей мужик купить. А у них за Хвалынским морем тот купец одну куницу за три таких бусины продаст! Хочешь – сам таким купцом будешь. Вот за этим и нужен князь. Или вдруг вятичи на вас пойдут, или чудь-мордва какая – тоже меня зовите, я приду да как им вдарю! – Зимобор весело показал кулак. – Вы-то вон какие орлы – по вам троим вижу, какая ваша порода сежанская! – да и у меня не слабые ребята.

Он кивнул на кметей, и все, кто его расслышал, выразительно приосанились.

– Мы и сами воевать умеем! – проворчал Хотила, но было видно, что он приятно смущен словами князя.

– Знаю я, как вы в лесу воюете! – сказал Зимобор. – На волка, на медведя – лучше вас нет. Да ведь человек – не медведь. У него и бронь[7], случается, надета, и в руках щит да копье. С человеком воевать силы мало – умение нужно. Знаю, что те роды, у кого духа Перунова нет, долго не живут и все под корень выбиваются. А выживают сильные. Но тебе-то не жалко твоих братьев, сыновей, внуков – под чужие топоры их посылать? Жалко, вижу, потому что сердце не камень, а кровь своя, от деда Залома, родная, драгоценная! А дадите мне дань – и под топоры мои ребята пойдут, твои дома останутся. Вот и думай, зря будете мне платить или не зря.

– Ну, князь, я один за всех не решаю. – Хотила расправлял на коленях свою шапку и глаз не поднимал, но Зимобор видел, что говорил все правильно и уверенное неприятие старейшины сильно поколебалось. – Как гнездо решит.

– А мне ждать некогда, пока оно решит. Мне до весны в Смоленск вернуться надо.

– Долго ждать не надо. Завтра ведь Зимолом – сломи рог зиме. Со всего гнезда нашего люди в святилище собираются, чурам поклониться и весне путь показать. Приезжай, сразу со всеми поговоришь и волю нашу узнаешь.

– Где святилище, далеко?

– Зачем далеко? Возле устья, где село наше. Сам Залом-пращур его и возводил с сыновьями, чтобы богов славить. Да мы тебя проводим завтра.

– Праздник, значит! – Зимобор усмехнулся. – Вот и славно! А то мы в разъездах этих дням счет потеряли!

– Худое время ты для дороги выбрал, князь, – заметил молчавший до того третий брат, Лежень, самый высокий из троих. – В месяц сечен кто же ездит – все дороги узлом завязаны и снегом заметены, ни верхом, ни пешком Попутник ходить не велит.