– Не припомню, но так не бывает, чтобы человек разом взял и из памяти тут же исчез, – не поверил он. – Рост, цвет волос хотя бы должен был в памяти остаться.

– Не бывает! – тут же вспыхнула она. – Много ты знаешь, Саня, что бывает, а чего нет! Он еще когда стоял, я все ладонь к глазам прикладывала…

– Так, стоп! С этого места поподробнее. – Саша оживился, пристроил пакет с пирожками на перилах и ухватил соседку за заскорузлую ладонь. – Вот давайте вспоминать вместе. Вы как возле магазина стояли?

– На ногах, как еще! На карачках, что ли?! – чуть обиделась на него тетя Таня и тут же сердито выдернула из его пальцев натруженную ладонь.

– Я не об этом. Вы спиной стояли к магазину или лицом?

– А-аа, вона ты о чем! Погоди, дай вспомнить. – Она свела мохнатые брови домиком, поджала губы и несколько минут молчаливо вспоминала, еле слышно приговаривая: – Так… Я увидала его, окликнула… Потом Верка шла… Шла со стороны почты, а я вот так стояла… Ага! Вспомнила, Саня! Я стояла спиной к магазину.

– Все правильно, – он улыбнулся ее страхам. – Вы стояли спиной к магазину. В это время солнце светило вам в лицо, потому вы и ладонь все время к глазам прикладывали.

– А ведь точно, умник ты этакий! – Она ощутимо ткнула его в плечо кулаком. – Точно – солнце глаза жгло, а вокруг его головы аж круги цветастые поплыли.

– Вот! Я и говорю, что не рассмотрели вы его только из-за этого. Он стоял спиной к солнцу, а вы лицом, вот и…

Тетя Таня обрадовалась, что с простым человеком говорила днем, а не с каким-нибудь нечистым. Сразу начала вспоминать, приводить примеры, когда еще так вот солнце слепит ей глаза, и она то Лешку соседского за председателя примет, то Натаху – пьянь – за медичку. Глаза-то уже не те, да на солнце кто же глядит? И молодой разглядеть ничего не сумеет, куда уж ей.

Разговор на тему пришлого мало-помалу иссяк. Тетя Таня поделилась ежедневными деревенскими сплетнями. Попросила выпростать ее пакет. Дождалась, пока Саня выложит пирожки в щербатую тарелку с выцветшими полосками по кругу. Попрощалась и поковыляла к себе.

А он застыл с тарелкой, полной пирожков, на ступеньках, смотрел ей вслед и все никак не мог отделаться от неприятного ощущения.

Да, тетя Таня не смогла как следует рассмотреть незнакомца, с какой-то стати разыскивающего его – Александра. Не смогла рассмотреть, потому что тот стоял спиной к солнцу. Это понятно. Но вот вопрос: почему тот встал именно так, а не иначе, разговаривая с пожилой любопытной женщиной?

– Как все прошло, Ириш?

Стас вырос на пороге гостиной совершенно неожиданно. Она не могла предположить, что он дома. Прошла от входной двери, ничего не видя под ногами и обуви его не рассмотрев. Обычно в это время муж бывал на работе, а тут вдруг дома, да при переднике и с поварешкой в руках. Чудеса!

– Все прошло, милый, как обычно бывает в данных случаях. Похоронили Генку…

На глаза снова навернулись слезы. Сколько их было выплакано, уму непостижимо. Она, наверное, одна за всех отдувалась и ревела без остановки. И возле дома, и на кладбище, и на поминках. И даже ночью, когда осталась ночевать у Наташи и не спала почти, тоже ревела. Ей так было жаль их всех. Генку, которого никогда уже не увидит живым. Наташку, что будто окаменела от своих непрекращающихся бед. И даже Мохову Светлану было жаль, хотя уж, казалось бы, чего ее-то жалеть. Найдет себе еще какого-нибудь Генку или Витьку, что станет бегать к ней украдкой от своей семьи. Поменяет фотографии в рамках и заживет, как прежде, воруя у кого-то чужое счастье.

– Как Наташа? – Стас присел на подлокотник дивана, привлек ее к себе и поцеловал в макушку. – Держится?

– Наташа держится, – кивнула Ирина, поймала его руку, не занятую поварешкой, и прижалась щекой к ладони. – Только она окаменела будто. Ни слова! Ни единого слова, Стас!

– Плакала?

– Ты знаешь, нет. Соседки возле подъезда даже осудили ее за это.

– Да ну их, этих баб! – Стас сполз с подлокотника. – Идем, я тебя обедом стану кормить.

– Ой, ничего не хочу, Стасик, милый. Ничего! Все стоит комом вот здесь, – и Ирина ухватилась за горло, всхлипывая. – Просто душит меня горе это горькое, и все! Ничего не могу с собой поделать! А ты чего не приходил?

– Сама знаешь, как у меня со временем. Сейчас лето, самый сезон. Машин в автосервисе не протолкнуться! У всех сроки. У начальства свои клиенты. Всем без очереди. Им до моих друзей… Говорят, ладно бы родственник тебе был, а друзей, мол, у тебя навалом. Докажи попробуй! Пахал как проклятый. Телефона даже не слышал. Ты звонила, я смотрю по пропущенным?

– Да, хотела предупредить, что у Наташи останусь ночевать.

– А я не слышал, – подосадовал Стас. – Потом пришел домой, тебя нет. Позвонил, телефон твой отключен. Наташе позвонил на домашний, она и сказала, что ты у нее спишь уже.

Она не спала, но Наташа не могла знать об этом. Постелив ей в их с Генкой спальне, подруга ушла на кухню и просидела там в клубах сигаретного дыма до самого утра. Там и задремала, пристроив голову на столе. Говорить они почти не говорили. Ирина не могла от слез, что ее душили. А Наташа…

– О чем теперь говорить, Ир? Все уже закончено. Вся наша жизнь. Нет слов никаких, – это все, что подруга смогла выдавить из себя, когда они вернулись после поминок домой…

– Давай ты сейчас примешь душ, освежишься, а я пока стол накрою. Угу?

– Не знаю. Я уже ничего не знаю, милый.

Она послушно приплелась за ним на кухню. Понаблюдала, как муж аккуратно полощет под водой поварешку, вытирает ее (!), вешает на рейлинг. Потом ставит в холодильник глиняное блюдо с окрошкой, убавляет огонь под кастрюлей с картошкой. Не выдержала, воскликнула:

– Что могло произойти, Стас, пока меня не было? Ты такой весь…

– Какой? – он подмигнул ей. – Услужливый?

– Плохое слово. – Ирина поморщилась. – Заботливый!

– Я всегда такой, Ириш. Просто это редко когда проявляется. Все некогда и некогда. Сейчас вот случай представился, почему не использовать, так ведь? А вдруг теперь так всегда и будет, а? Ну что, идем в ванную?

– Идем.

Она послушно поднимала руки, когда он стаскивал с нее черную кофту. Переступала через юбку и нижнее белье, потом безропотно вставала под душ и без криков морщилась от резких контрастных струй. И млела потом, укутанная в полотенце, в его руках. И слушала его голос, почти не осознавая, о чем он ей говорит.

Хорошо просто было от одного его присутствия. Хорошо и безмятежно. И даже удалось вытеснить из головы чужое горе, давно и прочно ставшее своим. И даже про слезы забылось, и улыбнуться удалось. Потом ела его окрошку с картошкой. Ела и нахваливала. Все и в самом деле оказалось очень вкусным. От чая Стас отказался, тут же приступив хлопотать насчет ужина. А Ирина, подхватив свою чашку, вышла как была – в полотенце – на балкон.