очнусь. Так я уже… Открываю глаза, но это простое действие дается с трудом. Фокусируюсь на тех, кто рядом с моей кроватью. Где я? Слепящей лавиной возвращается память. Дорога, переход, машина, боль… Больница!

Радостный возглас мамы, заметившей, что я пришла в себя. Обеспокоенный — врача. Он тут же выгоняет всех из палаты. А дальше все быстро закручивается. Первый день ко мне пускают только медперсонал. На вопросы отвечают лишь по здоровью. Проводят тесты, анализы, обследования. Вкратце рассказывают о травмах и аккуратно заверяют, что есть все шансы полностью восстановиться. Ощущаю странную недосказанность, будто все ждут от меня чего-то и не получают этого. Мне приносят еду, кормят, проводят гигиенические процедуры. И только к вечеру оставляют в покое.

На следующий день все повторяется. Но после обеда в палату наконец пускают родителей. Лица у обоих усталые, с темными кругами под глазами и новыми морщинками, но теперь уже улыбающиеся. Догадываюсь, сколько им пришлось пережить. После сложной операции меня неделю держали в специальном сне. Мама хлопочет вокруг, постоянно поправляет на кровати одеяло, приглаживает мои волосы, гладит по руке. И сообщает с улыбкой:

— Олег скоро приедет.

— Зачем? — хмурюсь я. И тут же вспоминаю, что не рассказала им о разводе. Муж, судя по всему, тоже.

— Ну как же, солнышко… — теряется мама. — Он очень переживал. Тоже все время был здесь. И потом вам надо поговорить… — замолкает и странно переглядывается с папой.

— О чем нам говорить? — уточняю хрипло. Голос еще плохо слушается. Мама растерянно смотрит на меня, потом осторожно произносит:

— Доченька, врач сказал, ты можешь не знать. Срок слишком маленький… Даночка, ты ждешь ребенка. С ним все хорошо, не беспокойся. Беременность сохранили.

— Ребенка? — смысл этих слов не сразу проникает в сознание. А дальше я резко отворачиваюсь к стене и жмурюсь, не давая пролиться слезам. Маленький срок — это сколько? Близости с мужем не было около месяца. С тех пор, как я первый раз столкнулась с Марком на бульваре. Но смогу ли быть уверенной в том, кто отец?Впрочем, не факт, что Марку вообще нужен этот ребенок. Да и как ему сказать? Холодное сообщение «Не звони сюда» я не забыла. Морщусь от головной боли. Чувствую ее даже через обезболивающие. Теперь понятно, почему врач говорил про щадящие.

Понимаю, что пока не способна принимать решения. Все это будет потом. Но видеть Олега не хочу. Прошу маму не пускать его ко мне. Она неуверенно кивает. Кажется, считает, что я еще не полностью пришла в себя. Остаток дня родители проводят со мной, покидая палату только когда приходит врач или медсестра. А ближе к вечеру уходит сначала отец, а потом и мама, бросив на меня смущенный взгляд. Понимаю причину этого, как только в палате появляется новый гость — мой муж.

Олег выглядит непривычно усталым и подавленным. Не помню его таким. Садится на стул и внимательно разглядывает меня. Вид наверняка ужасный, но мне все равно. Не представляю, о чем нам говорить. Ему, как моему мужу, конечно же, рассказали о ребенке. Не хочу сейчас новых вопросов и обвинений. Снова отворачиваюсь к стене. Единственный протест, на который я способна. Врач сказал, что восстановление проходит быстро. Но вставать мне разрешат еще нескоро.

— Как ты? — нарушает тягостное молчание Олег.

— Нормально, — отвечаю равнодушно, так и не повернув головы. И так же спокойно спрашиваю: — На меня наехали по твоему приказу?

— Думаешь, я на это способен? — глухо уточняет он.

— Раньше бы не поверила. Теперь думаю, способен. Ты сам мне показал, — отвечаю прямо, даже не стараясь смягчить свои слова. Слышу шум отодвигающегося стула и поворачиваю голову. Олег нервно проходится по комнате. Останавливается у окна. Смотрит в него и признается:

— Ты права, это моя вина. Я зашел слишком далеко, чтобы заставить тебя быть со мной, — с удивлением слышу в его голосе что-то похожее на раскаяние. Совершенно несвойственное для него. Но он позволяет эту слабость лишь на минуту. А дальше переходит на спокойно-отстраненный тон: — Я знал, что ты не будешь моей. Слишком большая разница в возрасте и мировоззрении. Воспользовался аварией, как поводом, чтобы тебя получить. Это оказалось несложно. Придумать легенду, подвести Смирнитских к нужным выводам. Натравить их на вас и предложить тебе защиту. Отличный план. Сработал так удачно, что я использовал его второй раз, когда ты заявила, что хочешь уйти. Нашел подходящего человека и надавил на него. Я умею делать предложения, от которых не отказываются, — слышу в его голосе мрачную иронию. И молча киваю. Да, он умеет. — Подбросил Смирнитским новые факты. Чтобы заставить их действовать, а тебя — опять прийти за помощью. Только просчитался. Не учел, что Виктор окончательно слетит с катушек. А мои парни проморгают нападение на тебя.

Слушаю эту исповедь в полном ступоре. Не понимаю, как реагировать. И раньше подозревала его во вмешательстве. Но что все зашло настолько далеко…

— На меня наехал брат Елены? — уточняю хрипло. Получаю подтверждение и задаю еще один вопрос: — Что за факты? Чем именно ты их подтолкнул?

— Внушил, что экспертиза была фальшивой. В крови погибшей отсутствовали алкоголь и наркота. Врач, что делал вскрытие, подменил заключение. Вы были любовниками. И ты его попросила. А его начальник, и по совпадению друг твоего отца, все это прикрывал.

От чудовищного признания холодеет кровь. Еле слышно спрашиваю:

— Марк тоже так считал? Все эти годы?

Муж кивает. А я внезапно осознаю, что это многое объясняет. В такой ситуации тоже, наверное, презирала и ненавидела.

— В свое оправдание могу сказать одно, — Олег разворачивается и теперь смотрит мне прямо в глаза: — Я люблю тебя. И готов ради тебя на многое. А он готов?

Последний вопрос неожиданно отзывается острой болью. Пересиливаю себя и переспрашиваю с кривой усмешкой:

— Любишь? Нет, Олег. Это что угодно, только не любовь. Ты играл мной. Как куклой, марионеткой. И другими тоже.

— Могу поклясться, что больше никогда не сделаю подобного, — заявляет он, бегая взглядом по моему лицу. — Если вернешься, клянусь, ни слова упрека. Ни капли лжи. И еще… я признаю ребенка, чьим бы он ни был.

—