Несмотря на бахилы, под моими ногами растеклись две бесформенные лужи. Как если бы мои ботинки были в снегу, но они были в грязи. Считается, что двух снежинок с одинаковым узором не существует. Как уверяет физик Джон Нельсон, вариантов геометрических форм снежинок больше, чем атомов в наблюдаемой Вселенной. Так и с лужами, если честно: иногда они похожи на озера, а иногда на яичницу, а иногда на бегущие реки, исчезающие в расщелинах паркета.

«…Кто последний?» – спрашивала девушка, и вся очередь смотрела на меня и ждала ответа, потому что последняя, как известно, я.

Я подняла руку, как будто готова ответить урок, она улыбнулась и села рядом: красные колготки, зеленое платье, белые волосы, огромный букет роз.

«Ни хрена себе», – только и подумала я.

Дверь открылась, и вышла Вера. Красные колготки порхнули к ней со своим веником и закрыли ей весь обзор. Я хотела оттолкнуть колготки и сказать, что вообще-то я единственная здесь могу вот так врываться к ней в кабинет, но, кажется, кто-то меня опередил.

– Девушка, я вообще-то в очереди перед вами, – сказала женщина с пучком и начала оттеснять красные колготки, которые смотрели на Веру не отрываясь.

– Все в порядке, – сказала Вера. – Это по личному вопросу. Одну минуточку.

И они с красными колготками растворились в кабинете.

– Черт знает что, – сказала женщина с пучком. – Я же записывалась на 17, а сейчас 17.30 вообще-то. Чего она пролезла-то?

– Это любовница ее, – сказала я и пошла к выходу из клиники, представляя, как вся очередь смотрит мне вслед.

О эти взгляды.

Что ж, я достигла возраста несогласия с жизненным выбором моей матери. Обеих моих матерей.

Когда я вышла на улицу, зазвонил телефон. Это была Вера.

– Жень, ты приходила? Ты где? Что-то случилось?

– А что, теперь все любовницы ходят к тебе на работу?

– Женя.

– Просто это так глупо – все же видели.

– Это могла быть просто бывшая пациентка.

– А она бывшая пациентка?

– Нет.

– Тем лучше для тебя – иначе бы тебя уволили.

– Женя, ты несправедлива.

– Ну-ну.

– Смирись с тем, что у меня тоже может быть личная жизнь.

– Тоже? У мамы сейчас никого нет.

– Это не имеет значения.

– Еще как имеет.

– А мы что, соревнуемся?

– Я переспала с Леней и залетела.

– Что?

– Что слышала.

– Хорошо. Пожалуйста, вернись, и мы все обсудим.

– Я пошутила.

– Женя, черт бы тебя драл. У меня сейчас просто волосы дыбом встали.

– Но я планирую с ним переспать, если хочешь знать.

– Не делай этого. Его посадят.

– А тебя нет?

– Женя, у меня может случиться личная жизнь, хочешь ты того или нет.

– Звучит как угроза.

– Но я всегда буду тебя любить.

– Звучит как прощание.

– Я не прощаюсь, и я очень надеюсь, что ты сможешь меня понять и однажды познакомиться с Машей.

– С кем, с кем?

О господи. Это последнее, что я хотела знать. Теперь еще это: «Маша».

– Маша хочет познакомиться с тобой.

– Перехочет.

– Ты груба, и, скорее всего, чуть позже тебе станет стыдно.

– Я хотя бы не сплю со своими пациентками, Вера.

– Я с ними тоже не сплю, Женя.

– Пока.

– Пока.

Я повесила трубку и разревелась. А что, так можно было? Просто завести роман. Идти домой ужасно не хотелось. Я села на лавку и стала думать, что делать дальше. Сейчас я хотела бы оказаться только в одном месте, и я решилась. Наверное, от злости. Это еще один двигатель прогресса и вдохновения – как любовь. Я открыла чат и написала Лене: «Привет, может, встретимся и попробуем еще один вариант припева? У меня есть мысли». Он какое-то время не отвечал, и я уже собралась исчезнуть в метро, как вдруг телефон завибрировал. Трясущимися руками я вытащила его из кармана: «Это как дополнительное занятие?)) Ладно, забегай ко мне, есть все, что нужно».

Все во мне запело и засверкало, руки пошли мелкой дрожью, а рот растянулся в улыбке. Я побежала по бульвару и даже не ощущала, как скользят ботинки – я летела, сначала невысоко, над скамейками, а потом над деревьями, крышами, пробками, отблесками фонарей. Маленькие снежинки острыми уголками бились о мои щеки с характерным звуком рассыпающегося зерна.

Снежинки на 95 % состоят из воздуха. Я знаю о снеге все.

Так здорово было лететь к тебе.

Презервативы я, конечно, так и не купила.

Так странно было сидеть с ним рядом на диване, запоминать мельчайшие детали: какой рисунок на обоях, какая футболка на стуле, какое постельное белье; какие книжки стоят в шкафу, какой вид из окна, какие плакаты на стенах. А мыло в ванной – нужно запомнить запах, купить такое же? А какое у него полотенце?

Леня сделал чай, и мы переместились к нему в комнату, я все ждала, когда же он начнет приставать ко мне, и даже села так близко, как только могла, но Леня упорно мучил свою гитару, пытаясь осмыслить мой сбивчивый монолог, который я сочинила по пути сюда.

Я могла бы просто сказать: я люблю тебя. Могла бы глубоко вдохнуть, как на флюорографии, задержать дыхание, зажмуриться и поцеловать его. Могла бы взять его за руку и сказать, какие прекрасные у него руки. Могла бы снять футболку и сказать, как чеховская героиня: если тебе нужна моя жизнь, возьми ее.

Но я ничего этого не делала. Наконец ключ в двери провернулся на два оборота, и в коридоре послышались шаги. Сначала тихие, потом все ближе: что-то неведомое шло спасать меня от моих терзаний.

– О, это ба, – коротко сказал Леня.

– Хорошо, что мы одеты, – пошутила я, и Леня вежливо хохотнул.

Бабушка вошла в комнату и оказалась нестарой, красиво одетой и с благородным лицом.

– Здравствуйте, – сказала она мне. – Лень, ты чего девушку в застенках держишь? Пойдемте на кухню чай пить – я пирожные купила. Шла из филармонии, по пути пекарню встретила.

– Сейчас, – сказал Леня и кивнул мне. – Ты иди, а я запишу этот кусок и приду. А то потеряется потом.

На кухне бабушка расставляла красивые фарфоровые чашки.

– Вы извините, что вам пришлось на полу сидеть, Леня не очень умеет красиво на стол накрывать, – сказала она, выкладывая варенье в вазочку. – Мать его не научила, слишком редко тут бывает, а отца у него и вовсе нет.