Если бывшая Западная Римская империя в начале VI века пребывала в неопределенности, то Восточная переживала экономический подъем. В богатых селениях северной Сирии среди оливковых рощ строились крепкие каменные церкви, в странах Леванта благодаря орошению возделываемые земли теснили пустыню; на холмах нынешней южной Сербии, на родине императора Юстиниана (527–565), рос город Юстиниана Прима (ныне Царичин-Град), который, как показали недавние раскопки, мог похвастаться не только множеством великолепных общественных зданий, но и довольно значительным населением и налаженным ремесленным производством, хотя находился, как и сейчас, в стороне от наезженных дорог. Тот же император Юстиниан в 532–537 годах возвел в Константинополе «великую церковь» – собор Св. Софии, до XIII века остававшийся крупнейшей крытой постройкой в Европе[67]. По торговым путям, расчертившим все Восточное Средиземноморье и Эгейское море, в Константинополь и другие крупные города поступало вино из Газы, оливковое масло из Сирии и Анатолии, египетские зерно и папирус, египетский и сирийский лен, керамика с Кипра и островов Эгейского моря. В основе этого товарообмена лежала система податей, в рамках которой продовольственную и другую продукцию везли на север, в Константинополь и к военной границе на Балканах, а также на восток, к персидской границе по Евфрату, однако распространение товаров не ограничивалось маршрутами транспортировки натуральных налогов[68]. Величайшие богатства Восточной империи сосредоточивались вне ее европейской территории, преимущественно в Египте и странах Леванта, однако причастность к ним сохранялась и на юго-востоке Европы, а когда Юстиниан отвоевал ряд западных территорий, к этим богатствам приобщились Северная Африка, Сицилия и юг Италии (в отличие от центра и севера, разоренных римско-готской войной). Система товарообмена VI века не знала себе равных в европейской истории до XIII столетия, когда – на совершенно иной экономической почве – начался пик производства и торговли во Фландрии и Италии (см. главу 7). На ней почти не отразилась обрушившаяся на Константинополь и другие восточные области в 541–543 годах эпидемия болезни, вероятно бубонной чумы[69].

Таким образом, для Константинополя средневековое тысячелетие начиналось в достатке – сопряженном, что неудивительно, с политическим главенством. Получив от своего предшественника Анастасия (491–518) преимущество в виде прочной налоговой базы, Юстиниан в 528–533 годах пересмотрел весь свод законов и разработал корпус текстов, на котором в дальнейшем строилось все римское право; реформировал имперский чиновничий аппарат, издав законы, оберегающие от произвола властей предержащих; вел войны с вандалами и остготами, сражался на северных границах империи и с особым упорством противостоял персам. Кроме того, он безжалостно преследовал религиозные меньшинства, вносившие хотя бы малейшую смуту, не щадя, впрочем, и те, что вели себя тихо. Юстиниан был и остается фигурой противоречивой. Своей бескомпромиссной суровостью и огромными амбициями, зачастую получавшими необычное воплощение – и собор Св. Софии, и законодательные реформы не знали себе равных по размаху, – он вызывал и критику, и открытую враждебность. Опальный отставной чиновник Иоанн Лид поносил главного императорского министра-реформатора Иоанна Каппадокийского, не стесняясь в выражениях, и называл не только губителем административного устройства, но и омерзительным, порочным, жадным до еды и питья (его аппетиты истощили все рыбные промыслы в Черном и Мраморном морях), неумеренно жестоким двуполым хищником, который валяется голым в спальне в луже собственных испражнений. Весь доступный классической риторике набор клише одним залпом. Императора Иоанн Лид не критиковал, но критиковали другие – не в последнюю очередь современный ему историк Прокопий Кесарийский, считавший Юстиниана демоном, а его властную супругу Феодору – блудницей. Налоговая система, надо признать, действительно не могла выдержать несколько войн одновременно и масштабное строительство в придачу, а административные реформы Юстиниана не обеспечили предполагаемого радикального преобразования. Видимо, вследствие этого преемники его на грандиозные проекты уже не замахивались. Однако правление этого императора бесспорно демонстрирует возможности, которые целеустремленный властитель мог рассматривать и частично воплощать в жизнь[70].

И все же необходимо учесть, что, пожалуй, самой главной из стоявших перед Юстинианом проблем – или, по крайней мере, неотделимой от остальных его политических деяний – была религиозная рознь. Теологические споры V века о божественной природе Христа привели к возникновению монофизитства (утверждавшего, что божественное и человеческое в Иисусе неразделимо), которое противоречило учению, принятому в столице, но имело достаточно адептов среди населения восточных провинций. Для Юстиниана, воспринимавшего себя прежде всего христианским императором, религиозное единство было не менее важно, чем позже будет для вестготов. И он готов был добиваться этого единства гонениями, однако и компромиссов не чуждался (монофизиткой была, в частности, сама императрица Феодора) – в 553 году на церковном соборе в Константинополе он попытался выработать примирительную доктрину, приемлемую для обеих сторон. Однако замысел провалился, и монофизиты за время его правления только сплотились, чем обрекли на провал последующие попытки найти равновесие. Христианские церкви Армении, Ливана и Египта по сей день причисляются к монофизитским[71].

Проблеме монофизитов в IV веке придавалось большее значение, чем борьбе ариан и никейцев, потому что теперь христианизация Восточной империи, как и западных территорий, успешно завершилась – в очередной раз оставив за бортом иудеев. Однако христианство на Востоке отличалось от западного. Епископат действовал не менее активно, и власть над городами епископы, как и на Западе, получали все чаще. Но на более широкой политической сцене они – за исключением глав епархий крупнейших городов – сильными игроками не числились. Церковь на Востоке зачастую уступала западной в богатстве земельных владений, и при этом византийские императоры гораздо активнее вмешивались в духовные вопросы. Кроме того, религиозная деятельность не всегда подчинялась строгой церковной иерархии. Стремительно увеличивалось число автономных монастырей, которые не всегда были так тесно связаны с властью аристократии, как на Западе. Они являлись средоточием доморощенной народной религиозности, а монахи – там, где они были особенно многочисленны, например близ Иерусалима или в южном Египте, – выступали фанатичной религиозной полицией. Выдающимися личностями, несмотря на гораздо меньшую численность, были и аскеты, «духовные подвижники», такие как Симеон Столпник (ум. в 592), простоявший на башне в окрестностях Антиохии 44 года, – он обладал немалым авторитетом, пророчествовал и выступал духовным наставником даже для императоров, а также творил чудеса. Кроме того, аскеты изгоняли бесов – как Феодор Сикеот (ум. в 613) в центральной Анатолии, житие которого изобилует подвигами такого рода. Складывались культы местных святых, мучеников ранней Церкви, епископов, аскетов – как и на Западе, большую ценность для таких культов имели реликвии и мощи. Святынями, как правило, распоряжались церковные иерархи, однако в VI веке империю отличала религиозность, идущая от низов и неподвластная не только епископам, но и императору[72].