— Да, — подтвердил префект, — и вот уже несколько месяцев, как вор злоупотребляет этой властью для осуществления своих крайне опасных политических целей. Обворованная особа с каждым днем все более убеждается в необходимости получить письмо обратно. Но этого нельзя сделать открыто. В конце концов, доведенная до отчаяния, она поручила все дело мне.

— Полагаю, — заметил Дюпен, скрываясь в клубах дыма, — что более проницательного агента нельзя и желать, нельзя даже вообразить.

— Вы мне льстите, — отозвался префект, — впрочем, возможно, что кое-кто и держится подобного мнения.

— Как вы сами заметили, — сказал я, — письмо, очевидно, все еще в руках министра. Обладание письмом, а не его употребление дает министру власть; когда письмо будет пущено в ход, власть кончится.

— Вот именно, — сказал префект, — я и действовал на основании этого убеждения. Прежде всего я решился обыскать дом министра. Главное затруднение состояло в том, чтобы произвести обыск без его ведома. Меня предупредили, что опасность будет особенно велика в том случае, если он узнает о моих замыслах.

— Но, — сказал я, — вы достаточно au fait[36]в подобного рода делах. Парижская полиция не раз уже успешно проделывала такие штуки.

— О да, оттого-то я и не отчаивался. К тому же и привычки министра были мне на руку. Он сплошь да рядом не ночует дома. Слуг у него мало, спят они далеко от хозяйских комнат; это главным образам неаполитанцы, которых ничего не стоит напоить. Как вам известно, у меня есть ключи, с помощью которых можно отомкнуть любую дверь в Париже. И вот уже в течение трех месяцев я почти каждую ночь самолично обыскиваю особняк Д. Это для меня вопрос чести. Кроме того, говорю вам под секретом, награда назначена огромная. Итак, я искал без устали, пока не убедился, что вор все же хитрее меня. Думаю, что я облазил каждый уголок в доме, каждую щель, в которой могло быть запрятано письмо.

— Но разве нельзя себе представить, — заметил я, — что письмо хоть и находится в руках министра, в чем не может быть сомнения, спрятано вне его квартиры?

— Вряд ли, — сказал Дюпен. — Запутанное положение дел при дворе, а в особенности интриги, в которых замешан Д., требуют, чтобы документ всегда находился под рукой и чтобы им можно было воспользоваться в любую минуту. Это для Д. почти столь же важно, как и само обладание документом.

— Воспользоваться им? — спросил я.

— Вернее говоря, уничтожить его, — отвечал Дюпен.

— Да, — заметил я, — в таком случае письмо, очевидно, в его квартире. При нем оно не может находиться, об этом и говорить нечего.

— Разумеется, — подтвердил префект. — Мои агенты под видом бандитов дважды нападали на него и обыскивали его на моих глазах.

— Напрасно трудились, — заметил Дюпен. — Не совсем же Д. сумасшедший, — он, конечно, ожидал подобных нападений.

— Не совсем сумасшедший, — возразил префект, — но ведь он поэт, стало быть, не далек от сумасшествия.

— Верно, — согласился Дюпен, задумчиво выпуская клуб дыма из своей пенковой трубки, — хотя и я когда-то грешил виршами.

— Не можете ли вы, — спросил я, — рассказать подробнее об обыске?

— Видите ли, времени у нас было довольно, и мы искали везде. Я ведь собаку съел на этих делах. Я обыскал весь дом, комнату за комнатой, и все по ночам; посвятил каждой по неделе. Мы прежде всего осматривали мебель; вскрывали все ящики, вы, я думаю, сами понимаете, что для хорошего сыщика нет потайных ящиков. Тот, от кого ускользнет при обыске потайной ящик, — олух, а не сыщик. Это же так просто. У каждого письменного стола есть определенная вместимость, он занимает известное пространство. У нас на этот счет существуют точные правила. Ничто не ускользнет от осмотра. Обыскав ящики, мы принялись за кресла. Подушки были исследованы тонкими иглами, их употребление я вам объяснял. Со столов мы снимали доски.

— Зачем?

— Случается, что, желая спрятать вещь, снимают доску со стола или с другой подобной мебели, выдалбливают в ножке углубление, прячут туда вещь и кладут доску на старое место. Для той же цели служат иногда ножки кроватей.

— А разве нельзя определить пустоту по звуку? — спросил я.

— Никоим образом, если спрятанный предмет завернут в достаточно толстый слой ваты. К тому же нам приходилось действовать без шума.

— Однако не могли же вы снять все крышки, изломать все ножки и все ящики, в которых могло быть запрятано письмо. Ведь его можно свернуть в трубочку не толще вязальной спицы и засунуть… ну хотя бы в перекладину стула. Не могли же вы разбирать по кусочкам все стулья!

— Разумеется, нет. Но мы сделали лучше: мы осмотрели все стулья, всю мебель, каждую шишечку, каждую отдельную планку с помощью сильной лупы. Малейшие следы недавней работы не ускользнули бы от нас. Впадинка от буравка показалась бы размером с яблоко. Ничтожная царапинка, трещинка в местах соединения планок заставила бы нас взломать вещь.

— Полагаю, что вы осмотрели зеркала между рамами и стеклом, обыскали постели, постельное белье, ковры, шторы?

— Само собой разумеется. Исследовав таким образом все вещи, мы принялись за самый дом. Мы разделили его на участки, занумеровали их, чтобы не пропустить ни одного, и осмотрели таким же порядком, в лупу, каждый квадратный дюйм этого и двух соседних домов.

— Двух соседних домов! — воскликнул я. — Однако пришлось же вам повозиться!

— Да, но и награда обещана колоссальная!

— А сады и участки вокруг домов тоже осмотрели?

— Они вымощены кирпичом. Их осмотр не представлял особенных затруднений. Мы исследовали мох между кирпичами и убедились, что он не тронут.

— Вы, разумеется, осмотрели также бумаги и библиотеку Д.?

— Конечно; мы развязывали каждую связку, каждую папку; каждую книгу перелистывали с начала до конца, не ограничиваясь одним встряхиванием, как делает иногда полиция. Измеряли толщину переплетов и рассматривали их в лупу самым тщательным образом. Если бы что-нибудь было запрятано в переплете, мы не могли бы этого не заметить. Некоторые из книг, только что полученные от переплетчика, были осторожно исследованы тонкими иголками.

— Вы исследовали полы под коврами?

— Еще бы. Мы снимали ковры и рассматривали доски в лупу.

— Обои?

— Тоже.

— Заглянули в подвалы?

— Как же.

— Ну, — сказал я, — значит, вы ошиблись: письмо спрятано не в его доме.

— Боюсь, что вы правы, — отвечал префект. — Так вот, что же вы мне посоветуете, Дюпен?

— Основательно обыскать еще раз весь особняк.

— Это ни к чему, — возразил префект. — Я головой ручаюсь за то, что письма в доме нет.

— Другого совета я вам дать не могу, — сказал Дюпен. — У вас, конечно, есть точное описание письма?