Они оба прошли мимо, исчезли из поля зрения.

— Ну все! Все! — приказала она себе вслух, пошлепала себя пальцами резко по мокрым щекам и мокрому лбу, приводя в сознание, опять развернулась и пошла следом за ними.

— Медведев Глеб… — прочитал вслух Этот-Один-Мент-За-Столом. — Подождите пару минут.

Медведев огляделся и спросил:

— Где?

— Да вот у нас тут… — уже уверенно кивнул Этот-Один-Мент-За-Столом в сторону обезьянника. — Пока только так. Средства на мебель еще не дошли.

Тут он обратил внимание на нее:

— Гражданка Репина, у вас все в порядке. Вы свободны, извините, что задержали…

Медведев рассеянно оглянулся на нее — и как-то чересчур покорно двинулся в обезьянник.

Она решительно подошла к столу, взяла документы — и даже сказала "спасибо". И добавила к "спасибо":

— …Я у вас тут немного постою, погреюсь.

— Прошла эта ваша… клаустрофобия?.. — усмехнулся мент. — Так уж присаживайтесь, чего стоять?

— Я потом — в машине, — твердо сказала она, борясь с мазохистским искушением выполнить задуманное и усесться в обезьянник.

Вместе с Медведевым. То есть с кандидатом, то есть с жертвой, на которую она охотилась, а она, эта жертва, вдруг сама вышла из леса и уселась в клетку. Обидно, да? Что за охота такая!

Нет, нельзя! Слишком нарочито! Потом подумает, что это она все подстроила. Сеанс аутотренинга придется отложить.

Реальность успела измениться и — так сокрушительно, так непредсказуемо, что всю жизнь надо было теперь менять. Вопрос — как.

— Да сколько угодно, — совсем благодушно улыбнулся Этот-Один-Мент-За-Столом. — Хоть до утра. Тут у нас бесплатная охраняемая стоянка.

— Спасибо, — искренне ответила она на это предложение "хоть до утра".

Она села в машину, достала термос и после первого глотка уже сильно остывшего кофе ясно осознала, что произошло: совпадение, которое можно было назвать совпадением только на уровне самого тупого материализма. Или просто из страха перед бездной, которая, наконец, внимательно пригляделась к тебе.

Произошло не чудо, ведь главный признак чуда — то, что ты его не можешь сотворить. Оно на то и чудо, что происходит помимо твоей воли. А это…

Тот, кто сейчас зашел в обезьянник и сел на крашеную лавку, оказался лучшим психотерапевтом на свете. Произошло то, что когда-то должно было произойти… Ведь она вложила столько сил в то, чтобы построить за эти годы, прошедшие со дня ее возможной смерти, новую, собственную реальность. Но должно было произойти совсем не так… Не так, не до такой степени неправдоподобно. Оставалось вполне трезво предположить только одно… Она читала про это в фантастических романах. Созданная тобой параллельная реальность… личная реальность, уже не имеющая никаких связей с реальным миром всего остального человечества.

Кофе не грел, даже наоборот. Ее бил озноб.

Она взялась за руль. Пальцы свело на баранке.

"Так, подруга… Так ты никуда не доедешь", — подумала она, пошевелив губами, с усилием отпустила руль и стала растирать пальцы, стараясь сломать их один за другим.

Про клаустрофобию она, оказывается, не слишком загнула. Дышать в замкнутом пространстве было тяжело. Очень захотелось выйти из машины, и она вышла.

Дождик как висел, так и остался частью декорации, а света вокруг становилось все меньше. Только она об этом подумала, как в бетонном коробе зажглась неживая галогенная белизна, и все, кого она видела в течение последнего получаса, в самом деле оказались, как на сцене… на жуткой хирургической сцене. Проклятый обезьянник на заднем плане так и лез в глаза.

Мизансцена изменилась.

— Вот черт! — сказала она и отвернулась, увидев, что Медведев уже не в клетке, а наружи, перед ментовским столом.

Судя по всему, процедура недетских "обознатушек" заканчивалась.

И точно: дверь позади нее открылась и захлопнулась, он сошел со сцены в реальность, ее личную реальность.

Ни разу за последние десять лет она не чувствовала себя такой потерянной, такой дурой, совершенно потерявшей контроль и над собой, и над реальностью, которую создала… Оставалось только обратить это уникально незавидное, унизительное положение себе на пользу.

Медведев подошел к ней почти вплотную. Между ними осталась только ее машина.

Она уперлась взглядом в его висок.

Он, вроде уже собравшись открыть дверцу своей "мазды", чуть повернул голову и сказал "добрый вечер"… Ну да, как-никак товарищи по несчастью.

— Вы так считаете? — с вызывающим сомнением откликнулась она.

Он тормознул и пригляделся к ней чуть пристальнее.

Она резким мужским жестом зачесала волосы назад. Волосы были совсем мокрыми. Несколько холодных капель поползло ей за шиворот.

— Легко отделались… — пожал плечами Медведев. — Чего ж не "добрый"?

— Вы оптимист, — констатировала она. — У вас, наверно, уже есть прогноз на остаток этого "доброго вечера". Позитивный, да?

Он оставил ручку дверцы и повернулся к ней уже всем корпусом.

— А у вас? — спросил он.

"Да, он совсем не аутист, не профессор Перельман", — с облегчением подумала она, и ее прогноз вправду улучшился.

— Пока не знаю, — ответила она. — Планы сломаны. Ехать далеко.

— У вас все в порядке? — спросил он, прищурившись.

— Не исключено, — ответила она.

— Они вас не оскорбили? — продолжал совершенно не математически интересоваться он.

— Сегодня нет, — ответила она, чувствуя, что озноб начинает утихать… и вообще, мир начинает становиться не таким уж искусственным.

— Извините, но что-то вы очень бледны, — сказал он. — Не простудились?

"А вот теперь точно — математик!" — констатировала она.

— День был тяжелый, — ответила она и кивнула в сторону бетонного короба с ментами. — И освещение тут, знаете ли… не выгодное.

Он несколько секунд просто стоял и смотрел на нее.

— Они там что-то про клаустрофобию говорили… про вашу, — с вежливым смущением проговорил он. — Ну, не то, чтобы смеялись… Вы сможете вести машину?

"Теперь опять не математик!" — стала уже всерьез оживать она и — сделала предложение:

— А что, вы предлагаете взять меня на буксир?

— Трос есть. Почему бы и нет? — тоже начал воодушевляться он.