Таким образом, на основании комплексного анализа письменных источников можно сделать вывод о том, что после монгольского завоевания территория Киевского Поднепровья была выделена в отдельную административную единицу, управление которой на начальном этапе осуществлялось представителями монгольской военной администрации. Впоследствии Киевская земля была преобразована в ленное владение, ярлыки на управление которым в 1242–1263 гг. получали представители владимирского княжеского дома с сохранением ордынского военного присутствия. В конце XIII – первой половине XIV в. управление киевскими землями переходит к представителям других княжеских домов Южной Руси, осуществлявших управление совместно с представителями ордынской администрации (баскаками).

§ 2.6. Галицко-Волынская земля

Особую политическую линию власти Золотой Орды проводили в отношении Галицко-Волынской земли, разделенной к моменту монгольского нашествия на два фактически самостоятельных княжеских удела под управлением братьев Даниила и Василька Романовичей. Спецификой государственного устройства Галицкого и Волынского княжеств являлось наличие многочисленных и влиятельных групп местной аристократии, имевших значительную административно-политическую и хозяйственно-экономическую автономию, позволявшую им в ряде случаев проводить самостоятельную внешнюю политику.

Рассматривая проблему определения административно-политического статуса владений Романовичей в государственной системе Монгольской империи и Улуса Джучи на начальном этапе становления политической зависимости, следует отметить достаточно ограниченный объем информации, содержащейся в письменных источниках по вышеуказанному вопросу. Учитывая данное обстоятельство, представляется целесообразным использование методов сравнительно-исторического анализа и исторического моделирования с целью составления максимально полной и объективной картины исторических событий. Указанные методы предполагают изучение максимально широкого круга источников, имеющих отношение не только к истории Юго-Западной Руси и соседних с ней государств, но также и Монгольской империи, имевшей унифицированную систему дипломатических отношений с вассальными государствами, располагавшимися на ее периферии.

Разгром монгольскими войсками Черниговского и Переяславского княжеств (1239 г.) и выход туменов Чингизидов к границам Киевской земли, находившейся на тот момент времени в зоне политических интересов Романовичей, поставил перед правящей верхушкой Галицкого и Волынского княжеств вопрос о тактике взаимодействия с представителями «золотого рода», возглавлявшими в Западном походе отдельные корпуса монгольской армии.

Согласно гипотезе А.В. Майорова, поддержанной канадским исследователем М. Димником, первые контакты Даниила Галицкого, а также некоторых других русских князей (Мстислава Глебовича и Владимира Рюриковича) с представителями монгольской военно-политической элиты состоялись уже в 1239 г., свидетельством чему, по мнению исследователей, являются как сообщения ряда северорусских летописей (Софийской I летописи, Новгородской IV, Новгородской Карамзинской)[394], так и отрывочного свидетельства о недатированной поездке Даниила Романовича к «князю Тартар», содержащегося в жалованной грамоте венгерского короля Белы IV, выданной в 1244 г. некоему Николаю сыну Обичка из Суд[395]. Указанного в грамоте «князя Тартар» А.В. Майоров идентифицирует как одного из Чингизидов, участвовавших в Западном походе, внука Чингисхана и сына Тулуя – Менгу (Мункэ)[396].

Вместе с тем характер и результаты этой, возможно, имевшей место встречи остались не отмеченными как в русских, так и европейских письменных источниках. Данное обстоятельство не позволяет согласиться с категоричным выводом исследователя о заключении в 1239 г. политических соглашений между галицким князем, его союзниками и одним из монгольских «царевичей»[397].

Анализ дипломатических стратегий, применявшихся монголами на протяжении всего периода их экспансионистской политики, показывает, что территории государств, добровольно признавших зависимость от державы Чингизидов, как правило, не подвергались военному разгрому. В частности, добровольное признание в 1211 г. правителем государства турфанских уйгуров политической зависимости от Монгольской империи обеспечило неприкосновенность его владений в период активных военных действий войск Чингисхана в Центральной Азии. Аналогичная политика впоследствии проводилась и наследниками основателя державы или их региональными представителями[398]. Так, в результате соглашений, заключенных в 1243 г. правителем Киликийской Армении Хетумом I с командующим монгольскими войсками на Ближнем Востоке и Малой Азии – Бачу (Байджу) – нойоном, земли Киликии не были затронуты боевыми действиями, в отличие от соседних государств, включая княжества Великой Армении[399]. В равной степени не понесли значительного ущерба и владения так называемых «болховских князей», заключивших соглашения с монголами при подходе туменов Чингизидов к границам их земель[400]. Исходя из вышеприведенных примеров, можно сделать вывод о том, что сам факт интенсивных боевых действий монгольских войск на территории Галицко-Волынской земли, сопровождавшийся взятием ряда городов, включая «стольные» Галич и Владимир-Волынский, может являться свидетельством того, что в 1240 г. Чингизиды не рассматривали владения Романовичей как территорию союзного или зависимого государства[401].

В свою очередь, П.С. Стефанович, основываясь на своей версии анализа вышеуказанной грамоты Белы IV, выдвинул тезис о начале политических контактов Даниила Галицкого с представителями дома Джучи в период между 1242 и 1244 гг.[402] В то же время, в силу отрывочности и краткости вышеприведенного сообщения, представляется затруднительным определить интенсивность и правосубъектность дипломатических контактов Романовичей с Джучидами в первой половине 40-х гг. XIII в.

Следует отметить, что описываемые в летописных источниках события, происходившие в Галицко-Волынской земле в период с 1241 по 1245 г. (подавление враждебных Романовичам боярских группировок, а также нейтрализации военных угроз со стороны претендента на Галицкий стол (Ростислав Михайлович Черниговский) и поддерживавших его соседних государств[403]), свидетельствуют об абсолютно суверенной внутренней и внешней политике князей-соправителей, направленной на восстановление административно-территориальной структуры княжества, стабилизацию военно-политической обстановки и восстановление хозяйственно-экономического потенциала. Таким образом, можно констатировать, что прохождение монгольских войск через Галицко-Волынские земли в 1240 г. не привело к немедленному установлению политической зависимости княжества от Джучидов и Каракорума. Аналогичным образом сохранили статус независимых от монголов государств также подвергшиеся военному разгрому соседние с владениями Романовичей Венгерское королевство и польские княжества.

Первое официальное ордынское посольство, прибытие которого в Галич следует датировать 1245 г., было послано из ставки Могучея (Мауци), имевшего, согласно контексту сообщения Плано Карпини, более высокий статус в правящей элите Монгольской империи, нежели наместник западных областей Улуса Джучи – Куремса[404]. Учитывая данное обстоятельство, а также вероятную принадлежность Могучея к представителям «золотого рода», можно предположить, что инициатива предъявления политического ультиматума Даниилу и Васильку Романовичам исходила непосредственно от Мауци, без санкции старших Джучидов. По мнению ряда исследователей, требования Могучея[405] предполагали переход галицких земель под прямое управление монгольских чиновников[406]. В таком случае поездку галицкого князя в ставку Бату следует рассматривать как попытку нейтрализации военной угрозы, исходившей от Могучея, посредством признания политической зависимости на более выгодных для себя условиях и подтверждения властных полномочий (инвеституры) от верховного правителя Улуса Джучи. Косвенными аргументами в пользу данной гипотезы являются приведенные летописцем слова Даниила о решении ехать в ставку главы Джучидов с целью сохранения административного контроля над собственным уделом («…и доумавъ с братомъ своимъ и