— Может быть, хоть они наведут порядок? — вслух подумал Граве.

— Возможно, — буркнул Милов, — только какой? Вряд ли тот, старый, который вам, господин Граве, так по вкусу. Хотя мне, откровенно говоря, многое еще не ясно…

— Я лежала, — сказала Ева, — и мне были видны верхние этажи — с транспарантами, с надписями… «Сжечь машины», «Долой технику», «Мы хотим дышать», «К ответу ученых», «Позор правительству», «Спасем наших детей»… Но ничего не говорилось о том, что надо убивать людей.

— А это и не полагается говорить, — сказал Милов, слегка пошевеливая руль. — В наше время это делается без предварительной рекламы. Бывают, конечно, исключения — но это когда выступают хулиганы, уличные или политические. А серьезная сила молчалива… Нам далеко еще?

— Совсем близко. Видите улочку? Налево.

Сворачивая, Милов успел прочитать табличку на углу. Карму гант, так назывался переулок.

— Куда вы привезли нас, Граве? — не удержался он.

— Это вы привезли меня, Милф. Домой. Я немного растерян, и… Надо решить, что делать дальше, и мне хотелось застать Лили, пока она еще не ушла. Да и вам не мешает отдохнуть, выпить хотя бы по чашке кофе… Прямо, прямо.

Улочка была застроена небольшими домами — не выше четырех этажей, но добротными, солидными — домами для зажиточных людей. Она была, наверное, зеленой и тенистой — когда деревья еще были зелеными. Но стволы их, полумертвые, окаймляли проезжую часть и сейчас.

— Вон к тому дому — серому, номер шесть.

«Так, — подумал Милов, послушно снижая скорость. — Карму гант, номер шесть. Смешные совпадения бывают в жизни: совершенно случайно я оказался там, куда не только Граве, но и мне самому нужно. Однако он, похоже, к моим делам никакого отношения не имеет — мне нужен другой человек, тот, что живет в тринадцатой квартире…»

Он затормозил, и Граве тут же выскочил из машины.

— Слава Богу! Кажется, все в порядке…

И подъезд, возле которого они остановились, и вся улочка выглядели спокойно, мирно, достойно, словно тут же, неподалеку, на главных улицах, не убивали людей.

— Спасибо, мистер Милф, огромное спасибо! — Милов и не подозревал, что Граве способен быть таким оживленно-радостным, как сейчас. — Откровенно говоря, я и не надеялся уже: ведь происходит что-то апокалиптическое… Ева, я надеюсь, Лили немедленно сделает вам перевязку, и сразу же позвоните домой, чтобы успокоить… Милф, вас я, разумеется, тоже приглашаю!

— Принимаю, — ответил Милов, потому что ему все равно нужно было в этот дом, а кода он не знал — тут в инструктаже был пробел, код он должен был выжать из Карлуски вместе со множеством всякой другой полезной информации.

Они вошли в подъезд. В вестибюле было темно, в швейцарской — пусто.

— Странно, — сказал Граве. — У нас тут всегда освещено, да и Мартин не позволяет себе… Сюда, прошу вас, направо, к лифту.

Он нажал кнопку, но лампочка не вспыхнула, дверцы не разъехались, не послышалось и приглушенного рокота снижающейся кабины.

— Не понимаю. Похоже, что в доме нет электричества. Когда-то так уже случалось — пока еще не была построена станция. Мартин, вероятно, повел монтера вниз, к распределительному щиту. Может быть, вы обождете? А я…

— Какой этаж? — спросил Милов.

— Четвертый. Мне очень жаль, но…

— Побережем время. Вы, Ева, все-таки добились своего: придется мне нести вас.

Он сказал это с улыбкой, ясно показывавшей, насколько приятно это будет — для него, во всяком случае. Не дожидаясь ответа, он поднял ее на руки. Ева обхватила его за шею. Даже Граве позволил себе улыбнуться.

— Достается вам сегодня, господин Милф, не правда ли? Похоже, мы были для вас не самой лучшей компанией… Я думаю, Лили еще спит. — Он обогнал поднимавшегося с ношей Милова, и когда тот появился на площадке четвертого этажа — квартиры с двенадцатой по шестнадцатую, — уже вкладывал пластинку с личным кодом в щель замка.

— Не будем шуметь, друзья, — проговорил он почти шепотом, отворив дверь. Милов позволил Еве встать на ноги, поднял глаза. Квартира была номер тринадцать.

— Прошу извинить, — говорил шепотом Граве, пропуская их в прихожую, — мы редко принимаем гостей, но у нас очень уютно. Вообще, в доме живут очень солидные, добропорядочные люди… Вот сюда, прошу — располагайтесь, посмотрите пока на моих рыбок, у меня прекрасный аквариум… — Он машинально щелкнул выключателем. — Все еще нет тока — странно. И уборщица, кажется, сегодня не приходила — чувствуется, что пыль не вытерта. Еще раз приношу свои извинения…

Милов нагнулся и поднял с пола окурок.

— Граве, — сказал он негромко, — ваша жена курит «Дромар»?

— Она вообще не курит, — сказал Граве, — но вы правы, такие сигареты у нее есть — иногда за рюмкой ликера, с подругами — современные женщины, понимаете ли, должны… Сейчас, я только загляну в спальню. Лили придется встать…

— Где у вас телефон? — спросила Ева.

— Там столик, рядом с аквариумом, да проходите же, садитесь, прошу вас.

Он бесшумно отворил дверь спальни и шагнул; после мгновенного колебания Милов последовал за ним.

«Дромар», — думал он. — Не найдется ли у вас сигареты? — Только «Дромар», ничего другого я не курю. — Слабовато, не правда ли? — Зато какой аромат!» — то были ключевые слова в этом звене цепочки, при обмене репликами пачка «Дромара» должна была появиться на свет. «Если они всерьез рвут цепочку, — подумал Милов, — если с Карлуски — не просто случайность, то…»

Окно спальни было закрыто тяжелой шторой, но и в полутьме можно было увидеть белую кровать, широчайший шкаф, зеркало в полстены. Милов смотрел на отраженную в зеркале кровать — на ней лежала женщина, до подбородка накрытая пуховым одеялом, глаза ее были закрыты.

— Спит, — прошептал Граве с нежностью, осторожно пятясь. Он наткнулся на Милова, не сводившего глаз с зеркала — с одеяла в нем, которое не шевелилось, словно бы под ним лежала статуя, а не молодая и красивая женщина. — Пойдемте, — так же шепотом пригласил Граве, — пусть еще отдохнет, она страшно устает порой…

Милов взял его за плечи, грубо отодвинул в сторону. Подошел к окну, рывком откинул штору. Приблизился к кровати.

— Что вы делаете, как вы посмели! — зашипел Граве. — Это… это переходит всякие границы! Вы дикарь!

Милов, стоя вплотную к кровати, смотрел на лицо женщины: оно было серо-бледным, он положил ладонь на ее лоб — лоб был холодным. Тогда Милов решительно откинул одеяло. Лили лежала в пижаме, чуть раскинув руки, на груди краснело пятнышко. Крови почти не было.

— Что… что это значит? — задыхаясь, произнес Граве за спиной.

Милов взял руку убитой. Рука была холодной, безжизненной.

— Ева! — крикнул он, — подойдите, пожалуйста, вы здесь нужны!