– Ах, да о чем ты, – махнула я рукой. И повторила движение – подзывая рикшу, которая мгновенно отделилась от ряда белых домов напротив.

Конечно, Магда обошлась бы без меня. Более того, обошлось бы и без нее самой – хватило бы какого-нибудь парня посильнее из официантов, правильно проинструктированного. Но Магде попросту страшно, ей надо, чтобы я была рядом. Потому что однажды придет день, когда…

– Кэмпбелл-стрит? – спросила я.

– Надеюсь, – чуть сварливо сказала Магда. – Если он ни с того ни с сего сменит лежбище, мы не найдем его никогда. Все узнаем потом из полицейской хроники.

Кэмпбелл-стрит, соединяющая две главные улицы – Бич и Пенанг, – не так уж велика, но зато имеет несколько довольно занятных имен. Собственно, каждая улица города имеет по нескольку названий, одно из них – официальное (в данном случае то самое, Кэмпбелл). Но не все обитатели улицы способны такое слово выговорить. Малайцы, например, называют эти два чуть кривых ряда тесно лепящихся друг к другу домов «джалан Нонья Бару» – «улица Новых Девочек». Китайцы именуют ее по-разному, потому что китайских языков слишком много. На кантонском, например, тут Улица цветов – цветов сливы, кажется. До Великой войны красные фонари висели над каждым входом, а после войны появилась Лига наций, которая приняла против Кэмпбелл и других подобных улиц всемирную конвенцию. И уже два года как «новых девочек» из Китая не привозили. В идущих сплошным рядом кофе-хаусах «старые девочки» – строго одетые молодые леди – подают сегодня чай, что-то покрепче. В общем – именно на этой улице остались лишь те удовольствия, что разрешены. Есть, правда, другие улицы.

– Это здесь, как я помню с прошлого раза, – нервно сказала Магда, оглядываясь на вывески приемной доктора Там Сю Мина и перм-салона рядом с ней.

– Или напротив… По крайней мере, начнем отсюда, – стащила я ее за локоть с рикши.

Искать в этот раз пришлось долго, пока знакомый китаец не узнал нас и не показал пальцем вправо и наискосок.

Мы вошли; в глубине кофе-хауса, среди липко-сладкого воздуха, на диване полулежал какой-то китаец, еле поднимавший голову с подушки. Он улыбнулся нам беззубо, потом вяло наклонился над черным лакированным столиком, очень медленно потянулся к горящей масляной лампе – потянулся иглой, на конце которой был шарик темно-коричневой массы. Чуть поджарил шарик на огне, потом макнул его в стоявшую рядом жестяную банку, снова поднес к лампе. Наконец аккуратно погрузил готовый испекшийся шарик в бронзовую трубку с длинным мундштуком, сделал затяжку и прикрыл глаза.

Мне всегда казалось, что эти люди испытывают особое удовольствие, когда рядом в такие минуты кто-то стоит.

– Амалия, – несчастным голосом сказала Магда, я вышла из своего паралича, и мы двинулись по лестнице вверх. Пуллер рикши, повинуясь жесту Магды, топал за нами.

Второй этаж – два ряда лежанок и столиков между ними, неподвижно простертые фигуры… нет, один еще шевелится – вон, подносит мундштук к губам.

Третий этаж; залысины с капельками пота, влажная бородка, тощие руки и ноги – мы пытаемся заставить Тони сначала лечь на спину, а потом пуллер и Магда без малейшего усилия сажают его (он много не весит) и пытаются взять под мышки. Голова Тони болтается вправо-влево, очки падают на грудь, и он вдруг, не открывая глаз, совершенно отчетливо произносит:

– Господин президент, вы абсолютно правы. Достаточно послать две канонерки вверх по Жемчужной реке. Пусть войска принесут присягу в Шаогуани. Оттуда – на север. А здешним мятежом займутся другие.

Магда и пуллер тащат Тони вниз, он улыбается, ноги его волочатся по ступеням. Магда поворачивается ко мне и, чтобы поддержать светскую беседу, говорит:

– А теперь он не сможет нормально есть дня три…

Хозяин заведения мелко и ласково кивает нам на прощанье, в знак того, что все счета оплачены. Рикша ввинчивается в толпу других повозок и редких авто. Три намертво схваченные перманентом волны золотых волос Магды, а также ее нос, мелькают в луче света – она нервно поворачивается и пытается что-то еще мне сказать, но ее уже не слышно. Голова Тони подпрыгивает на ее плече.

Я, оставшаяся на улице, вдруг разом понимаю, что мир устроен сложнее, чем хотелось бы. Беру другую рикшу и еду прямо и налево, в начало Бич-стрит, в полицию.

К человеку, который может ответить на несколько моих вопросов.

– Инспектор Тамби Джошуа, пожалуйста, – говорю я сикху-констеблю у входа. Тот обжигает меня взглядом черных глаз, сверкающих повыше громадных бороды и усов и пониже монументального тюрбана, и начинает переключать рычаги на тяжелом эбонитовом устройстве.

Почему бы ему просто не пустить меня наверх? Однако спорить с сикхами бесполезно, это люди из железа, сикх будет вежлив, но сделает по-своему.

Тамби, легко касаясь деликатными черными пальцами перил, спускается, видит меня и…

И не выражает никакого удовольствия. Что предельно странно.

Немногие в городе могут так же легко, как я, произнести настоящее имя этого человека – Синнатамби Кришнавелупиллам. Совершенно нормальное имя для тамила, а Тамби – бесспорный тамил: великолепная улыбка (крупные белые зубы на фоне практически черного, с тонкими чертами лица); курчавые волосы, которые будут смотреться очень эффектно, когда поседеют; длинные худые конечности… Но не следует ожидать, что коллеги в здешней полиции – точнее, британские коллеги – станут выговаривать такое имя правильно. И стоит ли удивляться, что Тамби, единственный инспектор-индиец среди британцев, как бы совершенно случайно по религии не индус, не мохаммеданин, не сикх – а христианин. И не просто христианин, а католик, благодаря чему мы с его сестрой учились в «монастыре на Лайт-стрит», лучшей в городе школе для девочек (длинные колоннады, удивительной красоты сад, дорожки, посыпанные мелом, оставлявшим следы на наших черных башмаках).

Но хотя Тамби носит христианское имя Джошуа, он очень ценит людей, которые могут выговорить его… как это сказать – настоящее? – имя: вот это, Синнатамби Кришнавелупиллам.

И вот он совершенно не рад меня сейчас видеть. Более того, первыми его словами после «здравствуй» оказываются:

– Я ничего не знаю, Амалия. Я этим делом не занимаюсь.

Можно было бы спросить «каким делом», но я – как это гораздо позже оказалось – нашла другой очень хороший вопрос:

– А чем ты вообще тут занимаешься, Тамби? Ты же возглавил недавно какой-то департамент?

– О, занимаюсь портом – лодочками, судами, немножко железной дорогой, – чуть расслабился он.

«Портом? – подумала я. – Что бы это было – контрабанда оружия из Китая на Яву или Суматру или что-то куда менее захватывающее?» А Тамби смотрел на меня обвиняющим взглядом:

– Амалия, что происходит, как ты оказалась связана со всей этой историей?

– Элистер Макларен, – мгновенно отозвалась я, вглядываясь в его глаза с покрасневшими белками.