– Разбить лагерь! – приказал командир и, глянув на Тьян Ню, покачал головой: мол, не печалься прежде времени, еще ничего не ясно. И тут же забыл о девушке, раздавая приказы направо-налево: – Братец Фань, собери десяток верховых – пойдут со мной в город. Да, ты тоже идешь. Брат Синь, организуй бойцам кормежку. И пусть варят побольше – чую, народ еще подтянется. А! Тех, кто придет, сперва просто кормить. Я сам решу, кого возьму в отряд, а кого – нет. А здесь, – он с размаху воткнул в землю флаг, немного кривовато, но прочно, – будет моя ставка. Фань! За мной! Глянем, что там, в городе…

Ворота в Фанъюй были выбиты, одна обгорелая створка криво висела на уцелевшей петле, надвратная башенка сгорела полностью. Среди тел, уже обобранных чуть ли не донага, попадались острые обломки стрел и копий, торчали сломанные мечи, поэтому умные кони ступали осторожно, высоко поднимая копыта. Больше всего трупов, как это обычно и бывает, лежало у самых ворот и под стенами, но и внутри городских стен следов штурма хватало. Пожары уже догорали, огонь, пожрав все, до чего смог дотянуться, затух сам собой, и ветер разносил пепел и копоть. Лю мимоходом порадовался, что догадался повязать лицо шарфом и товарищам то же самое сделать приказал. Но все равно люди кашляли, сумрачно оглядываясь по сторонам. Лошади тревожно храпели и ржали. Небольшого, но оживленного Фанъюя, жившего за счет проходящих через него караванов, было не узнать. Конечно, не пройдет и года, как город снова отстроится, зазвенит голосами и монетами, заскрипит повозками. Черная рана покроется свежей зеленью, обгоревшие кости закроет трава, остовы домов растащат, кровь с камней смоют дожди. А через десять лет кто вообще вспомнит этот пожар и тех, кто погиб в нем?

Среди дымящихся руин копошились какие-то люди, бросавшие на всадников подозрительные и испуганные взгляды. Некоторые, заметив отряд, спешили раствориться в дыму, но большинству словно и дела не было до вооруженных мужчин на конях.

Дом магистрата Лю нашел по характерной детали – отрубленной голове, насаженной на пику у ворот. Ветер теребил длинные седые волосы из рассыпавшегося пучка, трепал пряди бородки. Несмотря на то что птицы уже потрудились над лицом казненного, Лю Дзы его узнал.

– Градоначальник Ли Бу, – махнул он на голову. – Вот уж по кому я не стану возносить погребальных молитв… Но где теперь искать хоть кого-то из чиновников?

– Так в яме они, наверное, – пожал плечами братец Фань, щурясь от солнечных лучей, косо пробивших дымный полог. – Сян Лян, как я слышал, так любит казнить: загонит старейшин в яму и велит стрелять до тех пор, пока все не помрут. А кого не добьют, тот сам задохнется.

– Да пусть он хоть живьем их варит и жрет потом вместо супа, – проворчал Лю. – Где искать сестру нашей небесной девы, вот в чем беда…

– Погоди, брат! – Фань Куай привстал в стременах, оглядываясь. – Сейчас найду кого-нибудь… Придержи пока коня, я скоро!

Командир кивнул. Братец Фань славился чутьем на информаторов. Если в Фанъюе остался хоть кто-то, знающий про небесную лису, Фань его найдет и притащит.

Пока Лю ждал, похлопывая своего вороного по нервно вздрагивающей шее, вспугнутые было падальщики снова слетелись к голове градоначальника. Лю Дзы покосился на голову Ли Бу. Птицы уже выклевали глаза, и теперь пустые глазницы укоризненно пялились на командира мятежников, а левая щека распухла так, что казалось: господин Ли то ли щурится, то ли подмигивает. Лю сплюнул и щелчком плетки отогнал воронье. Как бы там ни было, а морализаторство Цзи Синя пустило корни даже в мятежной душе Лю Дзы.

Братец Фань вернулся быстро, на скаку размахивая копьем и зычно выкликая командира.

– Нашел! Я нашел! Брат Лю! Скорей!

– Кого нашел? Деву?

– Нет! Хозяйку веселого дома! Поспеши! Ее там сейчас палками забьют!

Лю не стал спрашивать дальше, а именно поспешил. Братец Фань не отличался выдающимся умом, но, если его встревожила судьба хозяйки борделя, значит, на то есть причины. Тем паче против кабаков и веселых домов, а также их хозяек Лю Дзы ничего не имел.

– Я их пока припугнул… – пропыхтел Фань Куай. – Тут недалеко… Вот! Видишь, в переулке?

От самого борделя, да и от переулка осталось очень мало, но толпа погорельцев собралась изрядная. Оборванные, грязные и злые люди окружили невысокую растрепанную тетку, единственным признаком профессии которой было яркое, но рваное платье да размазанные слезами белила и румяна на пухлом лице. Женщина жалобно причитала, прижимаясь к обгорелым бревнам, и пыталась прикрыть голову руками. Толпа напирала молча, и уже по этому молчанию стало понятно – намерения у людей серьезные.

Погорельцы столпились так плотно, что Фань Куаю пришлось пару раз стегануть по ним плетью, чтобы расчистить путь предводителю.

– Стоять! – рявкнул Лю, для острастки вздернув коня на дыбы. – Стоять! Все назад!

Люди глухо заворчали. На миг ему показалось, что, недовольные вмешательством, они осмелятся броситься на него самого, но потом кто-то узнал мятежника Лю.

– Пэй-гун! – крикнул сперва один, потом другой, а потом этот возглас взлетел над пепелищем Фанъюя, и злобная гурьба уже готовых убивать людей вдруг разом повалилась на колени. – Пэй-гун!

– Молчать! – крикнул Фань, вновь замахиваясь плетью. – Расступитесь! Дорогу нашему господину!

Не поднимая голов, люди отползали в стороны, но вороной храпел, не желая ступать на эту узкую тропку между согбенных спин, и тогда Лю Дзы спрыгнул с коня и, легко шагая, прошел по живому коридору туда, где икала от пережитого ужаса несостоявшаяся жертва.

– Что тут происходит? – негромко спросил он. – Кто эта женщина и в чем ее вина, люди?

И тут словно прорвало плотину, и людское… нет, не море, скажем так – человечья запруда всколыхнулась криками:

– Хулидзын!

Тетка взвизгнула и ползком метнулась к Лю, норовя ухватить его за сапоги.

– Да ладно… – удивился Пэй-гун. – Хулидзын? Она?! Вот она – хулидзын?

В опухшем лице хозяйки «дома, где продают весну» при желании, конечно, можно было разглядеть что-то от животного, но на лису, тем паче небесную, она совершенно не походила. Разве что на курицу.

Братец Фань, щедро раздав пару дюжин пинков, слегка успокоил народ и за шиворот выцепил из толпы горожанина посолидней и постарше, щеголявшего растрепанной седой бородкой.

– Вот ты говори, – проворчал Фань Куай. – А вы все молчите.

Словно (хотя почему – словно? Намеренно и продуманно, да!) для контраста с грубостью братца Фаня, Лю Дзы почтительно поклонился пожилому погорельцу и вежливо спросил:

– Уважаемый дядюшка, позволите ли спросить, что это за история с хулидзын?

Старичок, внезапно произведенный в «дядюшки» самого Пэй-гуна, приосанился, пригладил выбившиеся из пучка волосы, отряхнулся и, обвиняющее тыча в хозяйку борделя пальцем, принялся довольно толково объяснять, почему владелица веселого дома вызвала такое возмущение.