Последнюю глупую надежду развеяла весточка из родной деревни: односельчанин Емельян Бянкин, вернувшийся с германского фронта на костыле и с рукой-культяпкой, сообщил через баб Анне, что еще в шестнадцатом году супруга ее благоверного, Фрола Спешилова, кайзеровская шрапнель изрешетила насмерть. Так что, почитай, скоро год, как вдовая она, Анна.

А глупая ее бабья надежда как раз на Фрола-то и была. Кулак его не забылся, но все равно надеялась на мужское плечо. Теперь уж яснее ясного – пацанов самой подымать. Катерина, конечно, во всем большая подмога, но девка на выданье, перезрела уж. Подвернется ухажер – и мать не спросит, – порхнет Катька прочь!

Нет счастья – так несчастье помогло. Благо, что чужое.

От лихоманки преставилась знакомая Анны – маленькая и тихая Варварушка, приживалка купца одного, разорившегося от всей этой нынешней смуты. Поговаривали, до революции был этот Бизин богатющим человеком! А судьба, ишь ты, как распорядилась… Скромно и тихо, видать, обитается бывший богач, коли поденщицу призвал к покойнице.

Обмыла-одела Анна Варварушку, утирая слезы, кутью на поминки сготовила…

– Добрая ты, Анюта, душевная, – плакал захмелевший Бизин, оставшись за опустевшим поминочным столом. – В час мой скорбный поддержала-то как… Спасибушко тебе, сердешная…

– Ну что вы, Ляксей Андреич, право слово, как же иначе, ведь надоть было, как водится, по-людски покойницу проводить. Слава тебе, Господи – по-православному, ладно проводили… Царствие ей небесное, Варварушке! – истово перекрестилась Анна.

– Да… Чистая была душа, – просветленно проговорил Бизин, цепким взором окидывая Анну.

Когда она, закончив прибираться во флигеле, где жил Бизин, накинула платок и напоследок скорбно повернулась к хозяину, тот неожиданно, трезво и тщательно разделяя слова, произнес, глядя куда-то в угол, за Анну:

– Ты меня не гнушайся, приходи… Завтра вечерком загляни, почаюем…

3

Да уж, тем вечером почаевничали…

«Ох, стыд-то какой, не по-христиански это, нельзя же так!» – металась душа Анны, когда прямо за столом старый Бизин навалился на нее, стал тискать за полные бедра и груди.

Она знала, что такое будет, когда он почаевничать позвал. Знала. Думала, забыться хочет. Ведь бывает такое от большой сердечной горести. Уж Варварушка-покойница так вокруг него хлопотала!

Уже после, не один день спустя, поняла: нет ее, горести, у Ляксея Андреича. Пакостник и охальник он не по годам своим. И к чужой смерти равнодушен. Без разницы ему все и вся. Вот и Варварушка, да успокоится душа ее в обители небесной! Капнул хрыч старый слезой да и тут же – из сердца вон.

Так и пошло. Когда снова позвал – снова пошла.

Но в приживалки не брал. Лишь каждый раз новый вечерок назначал.

А где-то сразу после Варварушкиных сороковин, на которых жалел покойницу столь искренней слезой, что Анна вновь поразилась подобному бесстыдству, хотя давно уже ничему не удивлялась, Бизин повел ее в недальний проулок на Новых местах.

Остановился у потемневших тесовых ворот, гримасничая, вытащил из кармана поддевки большой ржавый ключ. Долго возился с черным висячим замком на глухой калитке. Распахнув, наконец, кивнул во двор:

– Заходи, Анюта… Не робей, проходи. Хозяев тут нету, ягодка моя, не бойся…

Гаденько захихикал.

– Мда-с, обезлюдел домишко…

Продолжая похихикивать, зашагал через запустелый двор к невысокому крылечку. Уверенно поднялся по скрипучим ступенькам, второй ржавый ключ достал – от тяжелого замка на массивных дверях в сени.

Со скрежетом, не сразу, замок открылся. Бизин, держа его за дужку, поднял над головой и с размаха хряпнул о землю! Анна, вздрогнув, подалась назад.

– Ха-ха-ха, не робей, красна девица! – громко засмеялся старикан, широко разевая черный рот. – Это тебе все, за сладость твою, девонька, за сладость!..

Соляным столбом Анна застыла, от испуга и страха сердце зашлось.

– Чево ты, бабонька, забоялася, а?

Довольный произведенным эффектом, старый купчина потянул Анну за руку в дом.

– Владей, Анюта! Теперь ты тут хозяйка! И не бойся ничего. Не объявятся старые хозяева, знаю! А вот тебе будет, куда своих забрать. Доколе по чужим углам куковать вам, Анюта…

Не сразу пришло к Анне ощущение собственного дома.

Когда в августе восемнадцатого красным из Читы пришлось сматываться, Спешилова места себе не находила. А как вернутся бывшие хозяева?!

Но Бизин успокаивал с многозначительной усмешкой. Не трясись, мол. По его спокойно-покровительственному тону Анна поняла: не вернутся хозяева старые, нет их. И по уверенному тону плюгавого охальника, да и чутьем, приобретенным за былую тюремную жизнь, сообразила: не обошлось в истории с исчезновением хозяев дома без похихикивающего Ляксея Андреевича. Хотя… А ей на то какая забота?

И стала обустраиваться основательно. Тем более, что помощник в этом объявился у Анны солидный – опять же Ляксея Андреича «стараниями».

Это еще при Советах вышло.

Зазвал Бизин как-то к себе под вечер. Анна к обычному приготовилась: щупать, как курицу будет, юбки задирать, потом пристроится на минуту, пыхтя и кряхтя…

Но оказалось все не так.

У Бизина сидел огромный, заросший седой бородой мужик.

– Присядь-ка, Аннушка, – промурлыкал уже крепко пьяненький хозяин. – Вот, бабонька, квартиранта тебе уговорил… И вам облегченье – по хозяйству завсегда поможет; и ему дух перевести после дальней дороги необходимо… Так что, Анна, приголубь молодца, приюти…

В голосе хмельного Бизина, несмотря на все мурлыканье, металлом отдалась та же неумолимость, как и тогда, когда первый раз к себе вечером «почаевничать» позвал.

Страшная неумолимость, которой Анна не могла не подчиниться: терять приобретенное не хотела, мочи больше не было перекати-полем по жизни метаться.

А потом, хоть и страшен показался – какой-то звериной лютостью – сосватанный Бизиным квартирант, но видно, что в силе мужик. Заныло сладко внутри у Анны, ох, как заныло!

Квартиранта звали Филиппом.

Так сошлись дорожки бывшей каторжанки и бывшего каторжанина.

Знакомство Филиппа Цупко с Анной Бизин устроил не потому, что стал бабой тяготиться. Конечно, последнее тоже, как говорится, имело место быть: стар стал, чувствовал это. Как и безразличие Анны, перемежаемое с плохо скрытым отвращением к нему. Но главным было другое – старый купчина свою последнюю жизненную перспективу промеривал. Для того и плел свои своднические сети. Свел Анну и Филиппа и себя похвалил, – сладилось неплохо.

Определившись с постоем в Чите у Спешиловой, Филипп сразу глаз на Анну положил. В первую же ночь молча ввалился в ее комнату, сопя, придавил всеми своими пудами и долго, все так же молча, утолял жажду по бабьему телу. Анна не противилась. Сама страсть как хотела! Но поначалу страх обуял, уж больно схож был напор Филиппа с теми, малоприятными воспоминаниями о каторжном поселении. А потом как-то незаметно накатила щемящая сладость, о которой и думать со стариком Бизиным забыла. Мужской силой Филиппа бог не обидел, и Анна застонала, завыла от острой и сладкой боли, вцепилась побелевшими пальцами, как когтями, в потную на спине исподнюю рубаху Филиппа: «А-а-а!»