Вернулась она через минуту уже и вставила палку между железными «челюстями».

— Давай я, — перехватил палку Мамонтов, когда ее сил не хватило, чтобы разжать «челюсти».

С первого раза не получилось, и Нате даже жалко стало этого мужчину, что душераздирающе застонал от новой волны боли. Но уже следом удалось освободить его ногу.

— Ну все, теперь аккуратно вставай, — подхватила Ната Мамонтова под руку и потянула вверх. — На ногу старайся не наступать. Дома посмотрю, что там с ней. Допрыгаешь? — позволила она Мамонтову обнять себя за плечи и навалиться всей своей тушей.

Оставалось надеяться, что от такой нагрузки позвоночник ее не осыплется. Да и потяжелее таскала, — вспомнила она, как транспортировала его из лесу.

В доме первым делом удобно устроила Мамонтова и его ногу на диване (прямо на своей импровизированной кровати, — мелькнуло недовольство, которое Ната отогнала) и рассмотрела рану.

— Кости вроде целы. Ну-ка, пошевели пальцами, — пострадавший подчинился с гримасой боли на лице. — Отлично! Целы. Но раны глубокие. Сейчас мы их промоем и остановим кровь (которая уже перепачкала ее постель). Некоторые зашьем, — предупредила она, и ответом ей послужил тяжкий вздох.

Во время всей процедуры Ната была предельно сосредоточена и ловка, а Мамонтов оставался на высоте. Он не дергался, не стонал и, вообще, проявлял нешуточную выдержку. Ната даже зауважала его. Ну, временно, конечно, пока не спадет к нему сострадание. А оно уже начинало спадать, уступая место раздражению.

— Ты чего ночью на улицу поперся?! — накинулась она на него сразу же, как закончила перебинтовывать ногу.

— Вообще-то, в туалет! — ответно возмутился он. — Не под себя же мне ходить…

Об этом она как-то не подумала.

— Успел хоть? — уже более спокойно поинтересовалась.

— Слава богу, да. И знаешь, что? — задумчиво посмотрел на нее Мамонтов.

— Что?

— А то, что на пути туда капкана не было. Вот что!

— Как это так? Может, ты не заметил?..

— Точно, не было. Когда я шел туда, светила луна. А обратно она скрылась за тучей. Темно было, как… в общем, темно. Да и такую бандуру я бы точно заметил, если бы видел.

Ната призадумалась. Что же получается? Кто-то подкараулил Мамонтова, когда тот вышел из дома и скрылся в туалете. Потом этот кто-то проник во двор, подложил капкан и снова спрятался. При этом, ему сказочно повезло, что луна спряталась тоже. Ну нет, так разве бывает?

— А кому это надо? — задала Натали самый актуальный вопрос.

— Не поверишь, но я и сам ломаю над этим голову, — усмехнулся Мамонтов.

Боль у него в ноге заметно притупилась, после таблетки, которую Ната заставила его проглотить. Он уже и сидел спокойнее, и перестал гримасничать.

— Не те же это, от кого ты прячешься тут, — продолжала вслух рассуждать Ната. — Я полагала, они посерьезнее будут, и сразу пристрелят тебя. А тут… какая-то мелкая мстительность получается…

— Спасибо тебе за «пристрелят». Ты, как обычно, сама доброта, — скривился Мамонтов.

— Да было бы за что, — не промолчала Натали. — В тебя и стрелять не нужно, сам, вон, находишь возможность калечиться, — кивнула она на ногу, что продолжала покоиться на ее кровати. — Про таких, как ты, моя бабушка говорила: «Бедовый человек всегда найдет приключения на свою бедовую задницу».

— Тебя послушать, так я сам себе подложил капкан, а потом специально сунул в него ногу. Это уже садо-мазо какое-то получается.

— Это уже был бы явный перебор, — не выдержала и рассмеялась Ната.

Странную они представляли, должно быть, сейчас картину: Мамонтов — на ее кровати с перебинтованной ногой, в майке и трусах, и она — сидя на полу возле дивана. Что-то даже сил подняться не осталось. А на улице, тем временем, царила ночь, когда все нормальные люди спят, а не соревнуются в остротах.

— Теперь ты не будешь сопротивляться оборудованию нормального туалета у тебя в доме? — поинтересовался Мамонтов, когда оба они отсмеялись. — А то так я и недели не протяну…

— Пожалуй, не буду, — согласилась Ната.

Да, пусть делает, что хочет. Его деньги. Пусть тратит, если они шальные.

— И завтра ты договоришься с работниками? Вернее, уже сегодня.

— Договорюсь… И постараюсь выяснить, кто же это тебя так невзлюбил, — еще сильнее, чем она, пожалуй, — это Ната добавила уже про себя.

Савелий

Денис позвонил именно в тот момент, когда Савелий неимоверно собой гордился, любуясь идеально разрубленным поленом. Первым! Не помешала даже больная нога, хоть и беспокоила она его неслабо. Нога в кроссовок не влезла, пришлось оставить ее в тапочке. Да и наступать на нее было больно.

Натали сразу после завтрака отправилась в деревню. Не обошлось без дополнительных убеждений и разъяснений. Савелий далеко не был уверен, что она сдалась, но очень на это надеялся. Он судил со своей колокольни, что в таких условиях жить невозможно. Ну и у него была возможность помочь ей, так почему бы нет.

Ночное происшествие он отнес к категории странных и пока не объяснимых. Не сомневался, что те, кто покушался на него ранее, не имели к этому никакого отношения. Именно поэтому, ничего не стал рассказывать Денису.

— Есть новости? — поинтересовался Савелий.

— Если честно, не особо, — отозвался Денис. — А точнее, ничего такого, о чем бы ты уже не знал, я сообщить тебе не смогу. Да, Бьянка работала на том заводе, которым руководил твой отец. Рогожин там числился исполнительным директором. Я нашел сотрудницу бухгалтерии, что работала под началом Бьянки и трудится на заводе по сей день. Единственное, что удалось узнать от нее, это то, что главный бухгалтер не отличалась общительностью, была довольно высокомерной особой, царствие ей небесное, конечно. Ни с кем близко не сходилась, работу свою любила и делала хорошо. У руководства была на высоком счету. Никаких предположений, почему же она решила уйти из жизни, у сотрудницы не было. Единственное она рассказала, что может показаться подозрительным, так это явно не профессиональный интерес к Бьянке Рогожина. Но об этом, думаю, тебе отец сможет рассказать больше. Так что, Сава, если хочешь и дальше копать, то придется пообщаться с Евгением Семеновичем.

После разговора с начальником охраны Савелий еще долго предавался размышлениям, пока не понял, что сообщение об интересе Рогожина к матери Наты его сильно зацепило. Шестое чувство подсказывало, что именно в нем кроется корень зла. Но чтобы получить хоть какие-то подробности, придется связываться с отцом. С этим он затягивать тоже не стал и набрал отца. Только вот, поговорить не получилось — отец велел позвонить вечером, когда будет дома. Он вел себя так, словно ничего необычного с Савелием и не случилось в последнее время. Впрочем, в этом отец был весь — всегда очень занятой, говорящий исключительно по существу и коротко, как будто каждое его слово ценилось на вес золота. Этому Савелий не удивлялся — с таким отцом он вырос и такого любил.