— Позвольте.

За спиной незнакомца она увидела другую фигуру, коренастую и широкоплечую. Секретарю надоело нюхать селедочные сливки, и он пришел узнать, чего это Элька так долго возится.

— С кем имею честь? — спросил секретарь, невзначай отодвигая незнакомца плечом.

— Я так… случайный прохожий.

— Эта молодая пани находится под личной опекой господина герцога. К ней не допускаются посторонние. Собирайтесь, девица Яничкова. Через час мы отплываем. — И вновь щелкнул ногтем по крышке часов. Словно блоху раздавил.

— Но я только с мамкой… и с дедом… — беспомощно залепетала Элька, — попрощаться же надо…

— Перед вашим отбытием их к вам допустят, — сказал секретарь.

Все было так, как она мечтала, и в то же время не совсем так.

Почему ее собирает не мамка, а этот противный секретарь? Почему у причала ее ждет не личная яхта господина герцога, которую показывали в линзе, а небольшой грязноватый пароходик с пышным названием «Звезда Севера», совершенно к нему не подходящим?

Мама стояла у трапа — рядом с дедом, который почему-то казался маленьким и жалким. Больше на залитой весенним солнцем дощатой пристани никого не было: ни пани Ониклеи, ни пани Эльжбеты (а ведь Элька собиралась работать у нее в кондитерии!), ни господина Матиуша, библиотекаря, хотя не каждый день находятся дочки герцога. А ведь если бы отплывал Аника с дружками, их бы пришли проводить…

Эльке вдруг стало грустно и пусто. Маму-то в столицу не взяли. Ей захотелось утешить ее, сказать что-нибудь хорошее на прощание, но черный человек господин Гланц и его секретарь стали подталкивать ее и говорить, что пора отплывать и капитан ждать не будет. Но Элька сказала:

— Не извольте мешать мне попрощаться с матушкой!

Она слышала, так говорили в одной фильме. Правда, у нее получилось как-то не так. Тем не менее господин Гланц, поморщившись, будто съел кислое, махнул рукой:

— Ладно. Только быстрее.

Мать судорожно и молча обняла Эльку, в глазах у нее стояли слезы.

— Ты прости меня, доча, — сказала она наконец и заплакала уже окончательно.

— Да ладно, мам, — пробормотала Элька, — я ж не в обиде… ты молчала, потому как папка не велел…

Мать сжала губы и ничего не ответила. Она как-то сразу съежилась и постарела, распухшие красные руки в цыпках судорожно мяли бахрому нарядной белой шали. Зато дед, когда Элька повисла у него на шее, с сомнением покачал головой:

— Не знаю, дева, моему уму этого не постичь. Господин герцог, конечно, человек благородный и за мамку твою тогда заступился, но пан управляющий все равно содрал за ту вазу, причем в двойном размере, — если его светлость так уж Лариской увлекся, мог бы ему уши накрутить…

— Поторопитесь, девица Яничкова, — сказал господин Гланц, и Элька, оторвавшись от матери, побрела по трапу, подбирая широкие юбки.

Господское платье оказалось совсем неудобным, а ведь в фильмах эти юбки так красиво развевались на ветру…

* * *

Порт тоже разочаровал Эльку. Между бортом парохода и причалом плескалась, неся на себе мусор, мутноватая вода; грузовые стрелы, в пять раз выше, чем в поселковой гавани, клевали ящики и тюки; озабоченные люди, заляпанные чешуей и мазутом, бродили меж грузов, поминутно заглядывая в истрепанные бухгалтерские книги. Пахло фруктовой гнилью и застоявшейся бочковой водой.

Садясь на пароход, Элька воображала себе, как она красиво сбежит по трапу среди разноцветных флажков и белых цветов, которыми будут осыпать ее горожанки. Но когда она, бледная после болтанки, на подгибающихся ногах спустилась на серый шершавый настил, обнаружилось, что ее никто не встречает. А она-то думала, что господин герцог будет ждать на пристани, чтобы заключить обретенную дочь в объятия… В глубине души Элька была рада этому: в море ее с непривычки укачало, и сейчас она выглядела не лучшим образом. Да и синее платье, такое красивое поначалу, после того как она в нем почти все путешествие провалялась на диванчике в каюте, помялось и обвисло.

Держа в руке шляпку и узелок с бельем, Элька растерянно озиралась, пока господин Гланц не сказал: «Сюда!», а секретарь, взяв ее твердой рукой за локоть, не подтолкнул к закрытому экипажу, черному, без всяких украшений. У господина Йожефа, управляющего лазнями, и то выезд был шикарней.

В закрытом тесном пространстве экипажа, за окном которого мелькали чужие большие дома и многолюдные улицы, Эльке, затиснутой между господином Гланцем и секретарем, вдруг стало страшно. Может, господин Гланц ее обманул и на самом деле ее везут в тюрьму как самозванку?

— А куда мы едем? — спросила она тревожно.

— В резиденцию его светлости, — ответил господин Гланц.

Элька облегченно выдохнула. Значит, все-таки не в тюрьму. С другой стороны, она вдруг испугалась и встречи с герцогом. Что он ей скажет? Что она ему скажет? Они ведь совсем чужие друг другу.

— А как зовут его дочку? Ну, законную.

— Зачем тебе? — равнодушно спросил господин Гланц.

— Ну ведь… раз я буду с ними жить…

— Ты вряд ли будешь с ними жить. Скорее всего, тебя определят в пансион. Нужно же как-то привить тебе соответствующие навыки.

— Но у меня уже есть навыки. Я читала «Как вести себя в высшем свете». В «Модной женщине».

— Полагаю, — улыбнулся господин Гланц, — этого недостаточно.

Эльке стало стыдно — она почувствовала себя неуклюжей и глупой. Может, я увижусь с папкой, и все будет по-другому? Все-таки папка же. При мысли о том, что она вот-вот увидит господина герцога, у нее замирало где-то под ложечкой.

Экипаж, прошуршав колесами по гравию, въехал в ворота и остановился перед крыльцом широкого серого дома. Выбраться наружу Эльке никто не помог, пришлось самой выпрыгнуть на землю, подхватив юбки.

Ступеньки, ведущие в дом, тоже были низкие и широкие, и окна в коридоре были низкие и широкие, а коридор вел в небольшой кабинет с приемной. В приемной еще один крепкий широкоплечий человек с необычайной ловкостью ударял широкими пальцами в клавиши печатной машины, а в полукруглом кабинете с окнами, выходящими в голый сейчас сад, за письменным столом красного дерева сидел герцог.

Элька так растерялась, что неуклюже присела, запутавшись в юбках.

— Спасибо, Гланц, — сказал герцог, — можешь идти. — Он отодвинул стул и выбрался из-за стола.

В резком дневном свете господин герцог казался совсем не таким красивым, как в линзе дальновизора. Лицо у него было желтоватое, под глазами мешки, а под черным сюртуком вырисовывалось заметное брюшко. Элька пожирала его глазами в надежде увидеть хотя бы какое-то сходство со своим собственным лицом, но сходства было не больше, чем у любых случайных людей.

— Значит, ты — Эля, — задумчиво проговорил он.

— Да, пап… — Она запнулась и поправилась: — Сударь.