– Видимо, да.

Детектив хрустнул пустой жестянкой, сжал ее и не вполне сноровисто запустил в мусорную корзину. Жестянка отскочила от края и приземлилась в углу.

– Надеюсь, стреляете вы все-таки лучше, – заметил Вустер.

– Вы что, хотите, чтобы я кого-нибудь застрелил?

– Если б все это было так легко.

Детектив похлопал Вустера по плечу, моментально об этом пожалев: рука пропиталась шерифским потом. Он тайком вытер ладонь о штанину.

– Можно попытаться еще раз, – сказал он.

– Попытайтесь, – кивнул Вустер. – Это он его убил. Больше некому.

Вслед выходящему детективу шериф не взглянул. Вместо этого он не спускал глаз с юного темнокожего в допросной, а тот в ответ открыто смотрел через зеркало на него.

Спустя два часа Вустер все так же сидел у себя за столом, хлебая из графина воду и отмахиваясь от мух. Затем двое детективов устроили себе передышку от допроса и невыносимой духоты тесного помещения. Они примостились снаружи участка и сейчас покуривали, а рядом на ступеньках лежали остатки их гамбургеров с жареной картошкой. Было понятно, что допрос дошел фактически до точки. Результат нулевой. За полных двое суток дознания парнишка произнес всего две фразы. Из них вторая – это его мнение о Вустере, а первая – его имя:

– Меня зовут Луис.

Кстати, южнее в Луизиане, где у Вустера живет свояк, это слово произносят на французский манер: не Луис, а Луи.

Детективы о чем-то тихо меж собой переговаривались. Затем один из них возвратился в участок.

– Мы пойдем пропустим по пивку, – сказал он.

Шериф кивнул. Похоже, на этом все. Теперь они если и вернутся, то только затем, чтобы забрать машину (если упомнили место парковки).

Снаружи в вестибюле, где вход в служебное помещение отгораживался большим столом, в обнимку со своим ридикюлем сидела темнокожая женщина. Бабушка паренька. Хотя выглядела она настолько моложаво, что ее можно было принять за его мать. С самого ареста юноши на неудобном жестком стуле для посетителей молчаливо дежурила то одна, то другая из женщин того семейства. Всех их окружала аура некоего гордого достоинства. Ощущение такое, что, находясь здесь, они как будто делают участку одолжение. Эта женщина, самая старшая из всех, неизменно вызывала у Вустера настороженное замирание сердца. Про нее ходили разные слухи. Люди обращались к ней за предсказанием судьбы. Она указывала пол еще не рожденного ребенка, вселяла покой в сердца тех, у кого пропали родственники или умерли дети. Вустер всем этим россказням не то чтобы верил, но все же держался с этой женщиной уважительно. Хотя она этого не требовала. В самом деле, зачем? Зная, кто она такая, должного почтения к ней не испытывает разве что глупец.

Видя, с какой спокойной уверенностью она дожидается скорого выхода юноши под ее опеку, Вустер заприметил между бабушкой и внуком определенное сходство – не сказать чтобы даже физическое, хотя им обоим присуща неуловимо тонкая грациозность. Нет, дело не во внешнем сходстве, а скорее в том приводящем в замешательство спокойствии, которое от этой немолодой женщины передалось внуку. В мыслях при этом отчего-то возникал образ безмолвных темных вод, погружения в их пучину – все глубже, глубже… И там, в мутно светящейся зеленоватой неподвижности, вдруг словно из ниоткуда возникают разверстые розовые челюсти… И в своей фатальной законченности является наконец подлинная сущность натуры, скрытой в этих недосягаемых, непостижимых внутренних пространствах.

День определенно складывался хуже некуда, и к нулевой развязке катилось дело. Но для Вустера оно, уж увольте, отнюдь не завершено. Пускай этот выродок отправляется домой к своей бабке, к своим теткам и кто там еще обитает в их ведьмачьем лесном логове, но он, Вустер, будет за ним смотреть. Куда бы этот тип ни направлялся, шериф всегда будет крадучись ступать в его тени. Этого хитреца он когда-нибудь расколет.

Ведь в рукаве есть еще и козырь насчет мужеложства. У Вустера насчет этого паренька имелись подозрения: погуливали слушки. Единственные женщины, с которыми общался юный Луис, – это те, с которыми он ютился в своей хибаре, а у себя в негритянской школе ему пару раз приходилось осаживать глумливых сверстников кулаками. Подростки, как известно, падки на чужую слабость. Любой признак излишней чувствительности, женоподобности со стороны такого же, как ты, мальчишки, и зловреды слетаются на беднягу, как мухи на порез. И хотя обидчикам доставалось от Луиса на орехи, это их подчас только раззадоривало. А между тем в штате существовал закон против содомии, и Вустеру как шерифу ничего не стоило его применить. Так что если парня удастся привлечь по этой статье (скажем, жалоба на домогательства содомитского толка), то это можно использовать как рычаг в деле об убийстве Дебера. Мориться в кутузке по обвинению в мужеложстве – верная гарантия унизительных мучений. Лучше уж пойти по делу об убийстве – это хотя бы дает некий респект, репутацию: лишить человека жизни может только сильный.

Вообще Вустеру даже неинтересно доводить парня до посадки. Для него достаточно доказать свою правоту неверам – этим зарвавшимся штафиркам из полиции штата; собственным подручным, за спиной подсмеивающимся над ним за его тупую, в их убогом понимании, уверенность, что какому-то юному негритосу хватило ума совершить такое утонченное преступление. Шериф раздумывал, как бы верней ухватить этого парня за жабры. Вообще в городе есть один-два человека, которым не зазорно слегка ублажиться темнокожей плотью. Вустеру оставалось лишь согласовать время-место и как бы невзначай нагрянуть туда, где совершается содом. А там одного из участников разврата можно отпустить, а парнишечку, наоборот, задержать. Короче, возможность просматривалась.

Однако день Вустера вопреки собственным уверениям шерифа в обратном складывался на редкость скверно, а планам на провоцирование уголовно наказуемого деяния вскоре суждено было обратиться в прах.

– Шеф, а шеф.

Сет Кэвиган, самый младший из его подчиненных. Ирландский католик. Мик[6]до мозга костей. Когда Вустер только принял его на работу, в городе пришлось разруливать кое с кем из старожилов. Помнится, шерифу тогда нанес дружеский визит Маленький Том Радж с парой своих дружков-расистов, любителей шляться вечерами в капюшонах из наволочек. Том ненавязчиво предложил шерифу передумать брать в помощники мика Кэвигана: это ж как-никак баптистский город. Вустер тогда выслушал их бредни, а затем прогнал всю троицу взашей.

Маленький Том и ему подобные вызывали у Вустера что-то вроде кожного зуда. Более того, при всяком контакте с ними в нем шевелилось чувство потаенной вины. Вустер ведь был в курсе насчет их деяний. Знал о неграх, избитых за то, что якобы находились в черте города с наступлением сумерек, хотя эти городские черты причудливо менялись в зависимости от того, сколько белые обормоты из местных успели принять на грудь. Знал о необъяснимых пожарах (читай – поджогах) в негритянских лачугах; об изнасилованиях, запросто сходивших насильникам с рук («Да ну подумаешь, шеф, чуток потешились: с кем не бывает по пьяной лавочке»).