— Ей очки нужны только для чтения, но она никогда в этом не признается, — сообщила Фиби. — А теперь расскажите нам, кто такой лорд Эйвонклифф. Как ты познакомилась с ним, Фе?

— Он — никто, — сказала Федра. — И мне нужны мои очки.

— О нет, подозреваю, он очень даже кто, — пропела Фиби.

Зоуи бросила взгляд на Фиби.

— Послушайте, леди Фиби, — проговорила она тоном, достойным герцогини. — Мне казалось, что вы уже в достаточной степени повзрослели. А потом, помилуйте, какой же сезон в городе без своей интриги?

Федра прямо посмотрела на Зоуи, потом на сестру.

— Никакой интриги тут нет и в помине. Лорд Эйвонклифф — красивый джентльмен, который очень высокого мнения о себе. И еще я хочу сказать вам, что мне все равно, в чем идти на вечер к Зоуи. К чему придумывать что-то?

— Потому что мы хотим видеть тебя с твоими роскошными волосами не только в серых тонах, — ответила Зоуи.

Федра промолчала. У нее имелась своя причина, которая заставляла ее вести себя несвойственным ей образом.

Тристан Толбот…

Федра не могла выбросить из головы мысли о нем. Стоило ей закрыть глаза, как она сразу ощущала прикосновение его теплых губ, едва уловимый запах бергамота и свежести. По ее телу начинало распространяться возбуждающее тепло.

За сдержанностью и отстраненностью, которые он демонстрировала всему миру, бурлили страсти, мучительные темные фантазии наполняли ее голову, заставляя испытывать острое физическое желание. Ее воля была всего лишь видимостью, фасадом, который дал трещину от малейшего давления. Стоило Тристану Толботу поцеловать ее…

— Фе, пожалуйста, — снова начала настаивать Зоуи, — возьми платье Фиби. Ведь мы теперь друзья, так?

Федра повернулась к Зоуи и Фиби, взяла розовое платье, аккуратно расправила его. Посмотрела на сестру и подругу.

— Спасибо вам обеим, — тихо проговорила она. — Я возьму его.

Тристан в третий раз за последнее время нарядился как настоящий джентльмен. Теперь он стоял перед шкатулкой с драгоценностями и с сосредоточенным видом что-то там выискивал. Аглоу молча наблюдал за своим хозяином. Наконец Тристан извлек на свет массивную золотую печатку с эмалевой инкрустацией и надел ее на палец.

Что-то внутри его, какая-то его часть вдруг начала действовать так, словно ему бросили вызов и перед ним неожиданно появились признаки некой смутной цели. Как будто на дно пустой бочки из-под эля кинули желудь, покатившийся с тихим постукиванием вдоль стенок. Желудь катился и катился, но сопровождавшее его движение легкое постукивание было приятно уху.

— Подавать коляску, сэр? — Голос Аглоу был низким и грубоватым.

— Принеси-ка мою трость, старина, — сказал Тристан, поправляя печатку. — Думаю, мне лучше прогуляться пешком.

Он надеялся, что весенний воздух освежит его голову и приведет скачущие галопом мысли в некоторый порядок.

Следуя плану своего отца, Тристан уже успел поговорить с тремя полицейскими, работавшими в Большом Лондоне. Все ночи напролет он занимался сбором информации о мадам Востриковой и ее пользующемся дурной славой заведении. Все это тяготило Тристана и шло вразрез с его внутренними побуждениями. Но украденный у леди Федры поцелуй внезапно привнес смысл в его занятие, казавшееся ему более чем утомительным, скучным и всем тем, что обычно включает в себя слово «долг».

Клуб «Трэвеллерз» находился примерно в миле от дома Тристана. Сейчас ему предстояла приятная прогулка под высоким голубым небом, по которому бежала стая полупрозрачных облаков, напоминавших оторвавшиеся от шпилей Вестминстерского аббатства паутинки. Легкие и подвижные, они неслись, повинуясь порывам ветра, равнодушные к тому, что происходило под ними на пыльных улицах Лондона.

В клубе «Трэвеллерз» собирались как любители приключений, так и те, кто не питал склонности слишком часто выезжать за пределы Англии. Этот клуб посещали и иностранцы. Многих здесь привлекала прекрасная библиотека, можно сказать, лучшая в Лондоне, где имелись газеты на дюжине языков. Еду тут готовили вполне достойную, кофе подавался чрезвычайно крепкий, чем он и был знаменит. Можно было доставить себе удовольствие и поиграть в библиотеке в карты, но, правда, только по ночам. Здесь собиралась та прослойка светского Лондона, в которой Тристан ощущал себя уместным, и здесь его хорошо знали.

Нырнув в прохладные темные своды клуба, Тристан передал трость пожилому-швейцару, который радостно поприветствовал его.

— Милорд. — Слуга склонил седую голову.

— Как поживаешь, Флеминг? — Тристан передал ему шляпу. — Я разыскиваю мужчину по имени де Венденхайм. Никогда не видел его.

Флеминг мотнул головой в сторону столовой.

— Тот, кого вы разыскиваете, сидит в одиночестве за столиком у окна, милорд, — сказал он. — Он очень высокий и смуглый. Вы не ошибетесь.

Поблагодарив швейцара, Тристан направился в столовую. Флеминг оказался прав. Де Венденхайма нельзя было ни с кем спутать. Он был явно выше Тристана, смуглый и с очень темными волосами. Увидев, что к нему направляется Тристан, де Венденхайм свернул газету и встал. Несмотря на свой рост и широкие плечи, двигался он с достаточной долей элегантности.

Темные, глубоко посаженные глаза с циничной откровенностью мгновенно впивались в лицо собеседника и уже не отпускали до конца разговора.

Тристан протянул руку.

— Добрый день, де Венденхайм, — сказал он. — Спасибо, что пришли.

— Разве у меня был выбор? Вашему отцу никто не может отказать. — Он не обвинял, просто констатировал факт.

Тристан улыбнулся ему в ответ.

— У меня тоже не было выбора. По собственной воле я никогда не стал бы заниматься этими делами, — сказал он и показал рукой на столик. — Может быть, присядем, сэр? Закажем кофе.

Глаза де Венденхайма помрачнели.

— По крайней мере он тут крепкий.

Тристан попросил слугу принести кофе, сел в кресло и вытянул ноги.

— Только потому, что здоровье моего отца пошатнулось, — заговорил он, — мне пришлось удовлетворить его просьбу. Я хочу, чтобы вы это поняли. Хотя мне пока не совсем еще ясно, что именно я должен сделать.

Де Венденхайм внимательно изучал его лицо.

— Мне известно, что в Греции вы работали в разведке, — заметил он. — Полагаю, Хокстон считает, у вас есть что предложить.

Тристан засмеялся, но его смех прозвучал холодно и искусственно.

— Я был всего лишь наемным солдатом, — поправил он де Венденхайма. — Тогда в силу своей молодости я рассматривал войну как некую разновидность спорта. Или по крайней мере пытался смотреть на нее с такой точки зрения. Мне все виделось сквозь розовую дымку идеализма и романтики.

На бесстрастном лице де Венденхейма промелькнуло выражение, убедившее Тристана в том, что его хорошо понимали.