В Москве стояла одуряющая жара и, закончив заниматься с моей новой ученицей французской грамматикой, я надела открытое льняное платье, купленное на распродаже в Охотном ряду. Мои наряды из Парижа до сих пор лежали в чемодане, теперь я предпочитала одеваться в более молодежном стиле. Конечно, сказалось влияние Андрея. Оказалось, что вполне возможно обходиться парой китайских джинсов и несколькими майками. Удивительно, но теперь зеркала оказались более благосклонны ко мне, моё отражение иногда меня радовало.

От Большого Кондратьевского переулка, где я снимала квартиру, до Патриарших прудов прогулочным шагом минут двадцать пять. И хотя это место безумно напоминало мне Андрея, я почти каждый вечер приходила сюда: садилась на нашу скамейку, смотрела на лебедей, терзала себя мыслями об Андрее и о своей проклятой гордости, которая помешала нам быть вместе. Проходя мимо детской площадки, жалела, что у меня нет детей. В отвратительном настроении приходила домой и полночи ворочалась в кровати без сна.

Но в этот раз я не стала задерживаться на Патриках, а дошла до нашего особняка. К моему удивлению, музей был открыт для посетителей, и меня снова потянуло в дом.

Пожилой незнакомый охранник в очках попросил меня расписаться в журнале. Я взглянула на него с непониманием.

– Полагается расписаться. Билетов ведь нет, – нехотя объяснил он. – И тапочки не забудьте, – он показал рукой на ящик с безобразными войлочными тапками.

Я неразборчиво нацарапала фамилию и с отвращением надела тапки. После того, как я снова оказалась на месте убийства Андрея, сердце жалобно заныло. Вошла в гостиную, остановилась. Пару месяцев назад за обеденным столом писателя, я нарисовала

Андрею план дома.

В холле раздались поставленный голос экскурсовода и шаги посетителей, я поспешно укрылась в смежной комнате. Воспользовавшись тем, что за мной никто не наблюдал, подошла к камину, листок на подоконнике привлек мое внимание, взяла его в руки: тот самый план подвала, где Фаина спрятала драгоценности. Крестик стоял там, где уже не было драгоценностей. Последний раз я видела послание из прошлого, лежащим на столе в гостиной, откуда исчез самым таинственным образом. Неужели Степан снова подает мне знак?

– Ты здесь? – шепотом спросила я, озираясь вокруг.

В соседней комнате раздался смех, видимо, экскурсовод рассказал какую-ту пикантную подробность из жизни писателя. Но мой вопрос остался безответным.

– Помоги мне, пожалуйста! – взмолилась я в пустоту. – Ведь ты же не хочешь, чтобы убийство твоего внука осталось безнаказанным. Я знаю, ты пытался предупредить нас.

Вероятно мой голос услышала сотрудница музея, заглянувшая в комнату.

– Женщина, что вы делаете? Отойдите от камина. Это единственная вещь, которая осталась от Петушинских …

– Мне ли не знать об этом, – пробурчала я тихо, заметив, что на самом деле стою, привалившись спиной к камину.

– И если каждый будет так облокачиваться на него…

– Извините, – я отошла от камина на безопасное расстояние, но смотрительница уже не сводила с меня подозрительного взгляда.

– Если вы интересуетесь жизнью писателя, вам лучше присоединиться к экскурсии.

Я покачала головой, едва сдерживаясь, чтобы не попросить её убраться куда подальше. Возможно, если бы она здесь не торчала, Степан подал бы мне знак. Почему-то я испытывала странную уверенность, что листок на камине появился не случайно. Он определённо хотел дать мне что-то понять. Но что? То, что Андрея убили из-за драгоценностей?

– Между прочим, зря вы отказываетесь, – настаивала смотрительница. – У вас вряд ли ещё возникнет такая возможность – музей закрывают.

– Как закрывают? – я живо повернулась к ней и подошла ближе.

– Вот так. Новый владелец появился. Француз какой-то. Какое дело ему до нашего пролетарского писателя? В общем, руководство музея выдало распоряжение освободить помещение. А куда всё это девать? – пожилая женщина обвела рукой комнату. – Здесь же кровать, на которой спал сам Коньков, вещи, которые он собирал, книги. А в филиале в Нижнем Новгороде, где писатель провёл детство, слишком маленькое помещение. Ну, что-то они, конечно, возьмут. Но всё остальное?

Я внутренне сжалась. Знала бы эта тётенька, с кем она разговаривает. Наверно, так бы не откровенничала. Значит, пока я пытаюсь найти убийцу, отец уже развил бурную деятельность. Надо же, как ему повезло с убийством Андрея, даже на адвоката тратиться не пришлось. После смерти Андрея он оказался единственным наследником.

– А этот музей пользуется популярностью? – спросила я для поддержания разговора.

– Конечно, – заверила меня тётушка. – Школьники приходят сюда с учителями, когда произведения Конькова проходят по литературе. А теперь этот буржуй продаст здание какому-нибудь банку. И плевать ему на всё. Иностранцы проклятые, всю Москву скупили. В центре одни иностранцы и живут. Евроремонты понаделали. Тьфу!

– А вы знали прежнего владельца музея? – спросила я.

– Сергея Степановича? Конечно. Милейший человек. Он всегда говорил, что не позволит, чтобы музей закрыли. Он помогал с ремонтом, находил спонсоров. И сыночек его, Андрей, собирался дело отца продолжить. Царство ему небесное! За что убили-то его, никто так и не знает. Мы так надеялись, что он станет наследником, и вот на тебе…

– Вы знали Андрея?

– Да кто же его не знал? Прекрасный был молодой человек. Не то, что современная молодёжь.

– Послушайте! – я придвинулась ближе и, понизив голос, сказала: – Могли бы мы побеседовать где-нибудь наедине?

Приветливое выражение лица женщины изменилось, стало настороженным и неприятным, бледные губы сжались в тонкую полоску, и вся она как-то подобралась и даже сделала шаг назад.

– А вы из милиции что ли? Так уже приходили, всех опрашивали. Да только не ищут они никого. У нас в подъезде девчонку убили, когда с работы возвращалась. Думаете, нашли? Ничего подобного. Им специально платить надо за работу. А так только сделают несколько допросов для вида и закрывают дела за отсутствием улик.

– Нет, я не из милиции. Я всё объясню. Когда вы заканчиваете работу, я провожу вас до метро?

– Ну да, а вдруг, вы меня тоже убьёте по дороге?

– Всего несколько вопросов, – мой голос задрожал. – Прошу вас, это очень важно.

Тётенька смотрела на меня с подозрением.

– Я подруга Андрея, – неожиданно сорвалось с моих губ, прежде чем я успела подумать.

– Правда, – она оглядела меня с ног до головы оценивающим взглядом. – Ну, если подруга, то ладно, – она посмотрела на часы, – мы уже скоро закрываемся, – если подождёшь полчасика, можем поговорить по дороге.

Полчаса я провела в маленьком скверике, сидя на скамейке и слушая журчащий фонтан. Мысли путались, как всегда случалось, когда я находилась рядом с этим домом. То, что первое время пугало меня, стало привычным. Никто не знает, что происходит после смерти. Может, и живут дальше наши души, переселяются в другие тела, пытаясь разрешить старые проблемы. Я подивилась своим мыслям. Ещё пару месяцев назад, думала совершенно иначе. Впрочем, о чём это я? Мне надо подготовиться к разговору со смотрительницей из музея. Использовать нашу встречу, чтобы вытянуть из нее как можно больше информации, другого раза может и не быть. В первую очередь постараться выпытать как можно больше сведений о Тимуре: его домашний адрес, телефон, университет, в котором он учится. Раз он не идёт на контакт, значит, придётся всё узнавать окольными путями. И ещё мне хотелось подробнее узнать о камере, которая установлена в гостиной. Если бы менты видели эту запись и прослушали наш разговор с Андреем, они бы обязательно вызвали меня и стали расспрашивать о тайнике. Но, и это казалось мне удивительным, следователь ни разу не вызвал меня на допрос. Считает, что я уехала во Францию или…. Эмиль сказал, что у него создалось впечатление, что они хотят повесть убийство на кого угодно. Закрыть дело любой ценой. Может, мой вездесущий отец и здесь вмешался? Приплатил кому следует, чтобы наша фамилия не оказалась замешанной в убийстве. Ах, папа, папа и зачем тебе сдался наш фамильный особняк? Ведь из всей огромной семьи остались только ты да я. И нам не жить во всех домах и квартирах, которые ты купил. Случись, что с нами и даже наследников нет. Другое дело, если бы я оказалась беременной от Андрея! Малыш! Наш сын с Андреем. Тогда мне было бы для кого жить и кому подарить накопившуюся за одинокие годы любовь. Пару недель я носилась с этой мечтой, но… Я отвернулась от молодой женщины, наклонившейся над коляской. Но видно такая уж у меня судьба. Усилием воли заставила себя переключиться, – сейчас не время, чтобы предаваться жалости к себе.