Йоурунн как-то сказала, что Сигюрвин хорошо заботился об их матери, да и к ней проявлял щедрость. При этом он был экономен и считал, что договоренности всегда надо соблюдать. Он не на шутку расстроился, когда Хьяльталин стал упрекать его в нечестности, обмане и мухлеже, и чем больше кипятился Хьяльталин, тем суровее к нему становился Сигюрвин. Йоурунн сказала, что не знает, отчего отношения между ними стали такими сложными. Сигюрвин мог быть абсолютно бескомпромиссным. Она рассказала, что как-то спросила его, почему бы им с Хьяльталином не устроить все так, чтоб в итоге оба остались довольны, но он ответил, что они договаривались о зарплате по-честному, без всякого обмана и мухлежа, а если Хьяльталину кажется, будто он забыл про договор, то это его проблемы.

–А скажите мне вот что,– спросил Конрауд, когда они уже довольно долго проговорили.– Незадолго до смерти к Хьяльталину в больницу кто-то приходил. Там видели, что у него сидела женщина. Вы об этом что-нибудь знаете?

–Нет.

–Это были не вы?

–Я?

–Вы к нему не ходили?

–Нет. А зачем? Между нами ничего недосказанного не было.

–Конечно, не было,– согласился Конрауд и замял этот вопрос. Значит, это была какая-то другая женщина.

–Сигюрвин был хороший парень,– произнесла Йоурунн после долгого молчания.– Он не заслужил такой участи. Никто такого не заслужил.

–Это уж точно,– согласился Конрауд.

–Мне он всегда казался эдаким скаутом, каким он когда-то хотел стать,– сказала Йоурунн.– Всегда готов прийти на помощь. Да и просто милый. Милейший человек, брат и сын.

–Сигюрвин был в скаутской организации?– спросил Конрауд. Он не мог припомнить, чтоб раньше это слышал.

–Наверно, нельзя так сказать. Он с большим энтузиазмом записался в скауты, но продержался там, по-моему, от силы года два.

–И все?

–Да. Ему стало скучно, и он быстро бросил.

–А сколько ему было лет?

–Где-то десять-двенадцать. Но не больше.

Йоурунн посмотрела себе в ладони.

–Хорошо, что его нашли. Эта неизвестность насчет того, где он и как он… она меня постоянно грызла. С тех самых пор, как он пропал, я каждый день думала о нем и… Вы и представить себе не можете, как… какое это облегчение, что он наконец нашелся.

17

Старик, опирающийся на ходунки, медленно ковылял к своей комнате в доме престарелых в сопровождении Конрауда. Когда Конрауд потревожил его, он сидел в столовой над вареной пикшей с картошкой. Они раньше не особенно общались. В былые времена Конрауду порой давали разбирать его дела: кражи, подделка документов, контрабанда алкоголя. Одно время он запил и пополнил собой число городских бездомных – но ему удалось это преодолеть: он вступил в христианскую организацию, ходил на их собрания, обещал самому себе исправиться. Тогда-то он и поступил на работу в фирму Сигюрвина. Он водил фургон, выполнял разные поручения и, как потом выяснил Конрауд, был на хорошем счету. После исчезновения Сигюрвина в фирме были сделаны преобразования, а чуть позже он уволился оттуда и стал работать на муниципалитет. Его «минута славы» настала, когда он выступал в качестве главного свидетеля по делу Сигюрвина, но ему самому она не понравилась, и он потом часто говорил, что лучше бы в тот самый вечер не слышал ни звука.

Звали его Стейнар. Старость не пощадила его, здоровьем он был слаб, но он был общителен и сохранил прежнюю ясность ума. Он тотчас узнал Конрауда и понял, что тот в очередной раз пришел расспрашивать его о последней ссоре Хьяльталина с Сигюрвином на автостоянке.

–Я вас почти ждал,– сказал старик, когда они наконец добрались до его комнаты.– Раз уж его все равно пришлось доставать из этого ледника…

Он отставил ходунки и плюхнулся на кровать. Его одежда: рубашка с нечетким узором и потертые синтетические штаны,– казалась на его иссохшем теле на несколько размеров больше. Он давно не брился, и волосы, когда-то густые и пышные, теперь были тускло-серые, жидкие и с перхотью.

–А нельзя было оставить его в покое: пусть лежит, где лежал?– спросил Стейнар и провел рукой по голове, словно по старой привычке приглаживая волосы.

–Разумеется, кое-кому именно этого и хотелось бы. Я подумал: когда Сигюрвина обнаружили на леднике, не пробудило ли это у вас каких-нибудь новых воспоминаний?

–Я об этом деле уже и думать перестал,– ответил Стейнар,– так что, когда я услышал новость, что Сигюрвина нашли, мне аж не по себе стало.

–По-моему, на леднике его никто не ожидал,– сказал Конрауд.

–Нет, вы там у себя в полиции не сообразили, что так может быть,– заметил Стейнар не без радости.– Вы снова начали расследовать это дело?

–Я в полиции больше не работаю,– сказал Конрауд.– Мне просто самому любопытно стало. Если не хотите, можете не отвечать.

–Больше не работаете? Из-за возраста?

Конрауд кивнул.

–Значит, вы скоро и сюда попадете?

Конрауд порой задумывался о том, что ему предстоит закончить свои дни в доме престарелых – и такая мысль его не вдохновляла. Он заметил, что Стейнар жил в комнате для двоих. Конрауд не представлял себе, каково это – провести последние дни жизни в одном помещении с кем-то другим. Даже у арестантов на Литла-Хрёйн камеры и то были одиночные.

–Как знать,– улыбнулся Конрауд.– Я знаю, что в течение многих лет вас постоянно спрашивали об одном и том же, но сейчас поступили новые сведения, так что я решил поговорить с вами.

–А вам-то что до них, раз вы ушли на пенсию?

–Я долго работал над этим делом,– ответил Конрауд.– Наверное, это у меня хобби такое. Не знаю. Когда вы услышали об этом леднике, о чем прежде всего подумали?

–Что Хьяльталин его чертовски хорошо спрятал. Хотя ему и пришлось для этого изрядно попотеть.

–А вы не помните, на фирме у Сигюрвина говорили о ледниках? Может, там кто-нибудь увлекался поездками по ледникам, по высокогорью? У кого-нибудь был джип для таких поездок? Может, на таком джипе какой-нибудь клиент приезжал?

Стейнар задумался, почесывая в затылке.

–Нет, не могу сказать. Да и спрашивать человека через столько времени – это как-то не совсем по-честному. Я так отвечу: никого с таким джипом в окружении Сигюрвина я не помню, да я с ним, конечно, и знаком не был, я на эту работу устроился через одного своего родственника, который знал там одного мастера. Когда это все произошло, я там был еще новичком.

–Сперва вы не хотели рассказывать о том, что знали. Об их ссоре.

–Так я же не трепло. И вообще, это было не мое дело. Вот совсем не мое.

Конрауд вспомнил, как Стейнара допрашивали в первый раз как свидетеля по этому делу. Тогда в полицию поступил анонимный звонок, где сообщалось, что в тот вечер, когда в последний раз видели Сигюрвина, слышали, как Хьяльталин и Сигюрвин ссорятся, и звучали угрозы. Выяснилось, что позвонившая в то время жила со Стейнаром, а он рассказал ей о том, чему стал очевидцем, прибавив, что не собирается сам лезть в это дело. Его сожительница пропустила его последние слова мимо ушей, однако по телефону не стала называть его имя – впрочем, отметила, что он работает на фирме у Сигюрвина. Дальнейшие события были предсказуемы. Конрауду было знакомо темное прошлое Стейнара, и он заметил, что во время разговора тот ведет себя беспокойно, словно хочет побыстрее закончить беседу. Тогда Конрауд сказал, что полиция располагает сведениями о том, что Хьяльталин угрожал Сигюрвину,– и спросил, известно ли об этом Стейнару. Полиция получила эти сведения от лица, пожелавшего остаться неизвестным. Стейнар притворился, что ничего не знает об этом, но потом подтвердил это другому полицейскому, Лео, и рассказал все, что видел и слышал на стоянке.