— Когда ваш отец болел, я попросила садовника сделать так, чтобы они расцвели для него, — просто сказала она.

— Он видел их в цвету?

Она кивнула.

— Он сказал, что лежит на цветущем лугу. Когда-то мы с ним говорили об этом. Он лежал в комнате, наполненной ароматами и цветами. Вокруг него были тюльпаны, над постелью — большие ветви цветущего каштана. Все было так красиво. Ему нравилось.

На мгновение Джей припомнил другие смерти в этом доме: смерть его матери в комнате, уставленной нарциссами, и лодка, усыпанная розами, на которой гроб с телом Джейн медленно отправился в Лондон для похорон.

— Он попросил вас сделать это?

Эстер покачала головой.

— Я рад, что вы догадались поступить именно так, — сказал он. — Я рад, что здесь нашелся человек, который сделал все именно так, как хотел бы он сам.

Джей замолчал и откашлялся.

— И по поводу его плана, что нам следует пожениться…

Она слегка покраснела, но лицо ее, обращенное к нему, оставалось спокойным.

— Вы пришли к решению?

Он кивнул.

— Я рада. По совести говоря, я не могла бы оставаться здесь и дальше. Ваша теща, госпожа Херт, наверняка задумывается над тем, что я тут делаю. Да и слуги начали бы сплетничать.

— Я думал об этом, — сказал он так же бесстрастно, как и она. — И пришел к выводу, что мы действительно хорошо подошли бы друг другу.

Она бросила быстрый взгляд на его лицо.

— Вы хотите жениться на мне?

— Если вы этого хотите, — холодно сказал Джей. — Как написал мой отец, у меня двое детей и много работы. Мне необходимо, чтобы в доме был кто-то, на кого я мог бы положиться. Я наблюдал за вами все эти месяцы. Совершенно очевидно, что вы любите детей и хорошо работаете. Не думаю, что я мог бы обрести жену лучше, чем вы. Тем более что для меня среди женщин нет особых предпочтений.

Она наклонила голову. На секунду у нее промелькнула странная, сентиментальная мысль, что, принимая предложение Традесканта, сделанное без любви, она тем самым лишает себя всех других возможностей, которые могли бы случиться в ее жизни. Ведь наверняка нашлись бы мужчины или хотя бы один-единственный мужчина, который полюбил бы ее ради нее самой, а не только потому, что она хорошо обращалась с его детьми и на нее можно было положиться в деловых вопросах. Наверняка нашелся бы мужчина, который, сделав ей предложение, ожидал бы ответа с бьющимся сердцем. Наверняка нашелся бы мужчина, который поднес бы ее руку к своим губам так, что она почувствовала бы не просто вежливый поцелуй, а теплое дыхание, говорящее о желании.

Она еле заметно пожала плечами. Такого мужчины в поле зрения не было, а ей уже почти тридцать лет. Соглашение с Джоном Традескантом было самым лучшим предложением в стране, где успех измерялся в степени приближенности ко двору. Садовник короля и любимец королевы был хорошей партией даже для старой девы с двумястами фунтами приданого.

— У меня нет предпочтений среди мужчин, — сказала она так же хладнокровно, как и он. — Я выйду за вас, Джон.

Он замешкался.

— Никто никогда не называет меня Джоном, — сказал он. — Я всегда был Джей. Джон — это мой отец.

Эстер кивнула.

— Я знаю. Но ваш отец умер. И теперь вы — глава дома, а не просто сын. Я буду звать вас Джоном. Вы — глава дома, вы — Джон Традескант.

— Похоже, что да…

— Иногда бывает очень тяжело пережить смерть отца или матери, — сказала она. — И мы горюем не только потому, что они умерли, а еще и потому, что мы уже больше не чьи-то маленькие дети. Это окончательный этап взросления, становления мужчины или женщины. Помню, у моей мамы было для меня уменьшительное имя. Но с того самого дня, как она умерла, я никогда больше не слышала это имя. И никогда больше не услышу. Я теперь взрослая женщина, и все зовут меня только Эстер Поокс.

— Вы хотите сказать, что я должен смириться со своим возмужанием?

— Вы теперь глава дома. И я буду вашей женой.

— Мы сейчас же объявим о бракосочетании, — сказал он. — В церкви Святой Марии.

Она отрицательно покачала головой, представив, как он пойдет к венцу мимо надгробного камня своей горячо любимой жены.

— Я — прихожанка церкви Сент-Брайд в городе, — сказала она. — Я поеду домой и объявлю о бракосочетании там. Мы скоро поженимся?

Джей выглядел безразличным.

— Мне было бы так удобнее, — вежливо ответил он. — Но, возможно, вам нужно заказать наряды? Или вы что-нибудь еще захотите сделать?

— Да, пожалуй. Мы сможем пожениться в октябре.

Он кивнул, как будто речь шла о какой-то рутинной работе в саду, которую следовало закончить вовремя.

— Значит, в октябре.

Октябрь 1638 года

Джона беспокоила мысль о том, как он переживет свое предательство по отношению к Сакаханне. Но оказалось, что ничего подобного он не почувствовал.

Он даже не мог вспомнить ее как следует. В памяти всплывали какие-то глупые мелочи, например, ее гордая улыбка или прохладное пожатие ее руки, когда он давал ей торжественное обещание. Как-то ночью ему приснилось, что он снова в лесах вместе с ней и она ставит ловушку на рыбу. Когда он проснулся, то подивился силе воспоминания. Она стояла перед ним как живая, наклонившись над узким ручьем, чтобы поставить ловушку, сплетенную из ивовых прутьев. Но потом в комнату решительным шагом промаршировал Малыш Джон, и сон исчез.

Время от времени Джей думал, что с ней могло случиться, все ли хорошо с ней и с ее матерью в лесах, там, где они собирались скрыться. Но Виргиния была так далеко, только чтобы доплыть туда, нужно было два месяца. Воображение не в силах было перенести его так далеко, и постепенно он забывал о ней. Окруженный проблемами, в делах и заботах по дому, Джей не мог сохранять в душе образ Сакаханны.

С каждым днем она становилась чем-то все более и более экзотическим, как байки путешественников. Она была русалкой, моллюском, живущим под водой и вдруг оторвавшимся от своей раковины и взлетевшим в небо, существом с головой ниже плеч, ковром-самолетом. Как-то раз ночью, крепко выпив с сотоварищем-садовником, Джей попытался рассказать ему, что собирал растения в Виргинии с индейской девушкой, которая была вся покрыта синими татуировками и одета только в передничек из оленьей шкуры. Его собутыльник захохотал во все горло и выставил еще кружку эля, чтобы отдать должное непристойному воображению Джона.

Каждый день Сакаханна отступала от него все дальше и дальше. И независимо от того, разговаривал ли он с ней или сохранял молчание, мечтал ли о ней или позволял ее образу стираться из памяти, с каждым днем она казалась ему все менее реальной, с каждым днем она уплывала в своем маленьком каноэ по реке его памяти все дальше и дальше. И никогда не оборачивалась, чтобы взглянуть на него.