Это последнее определение Маркуса развеселило.

— Ты кое-что забыл, — заметил он.

— Ах да, «Компрометация»! И что у вас на меня есть, Маркус?

Напустив на себя загадочный вид, он отвернулся и стал вытирать доску.

— Продвижение билля Маккейна-Файнгольда две тысячи второго года о финансировании предвыборной кампании.[27]

Что ж, не так уж и мало.

ДИКС — эти четыре пункта сделались моей библией.

Деньги — самое откровенное средство, действующее в лоб. И сколько бы мы ни препирались о разных жизненных философиях, подавляющему большинству людей оно помогает достичь желаемого — если это, конечно, позволяют их достижения и статус.

Идеология заставляет людей поверить в то, что нужно именно тебе. Приятно думать, будто у тебя в руках реальный козырь (и, как объяснил мне Маркус, американцам вообще это свойственно), когда на деле игра скорее идет в минус. Ты никак не заставишь кого-то что-либо сделать, если он сам не докажет себе целесообразность этого поступка. Вспомните, едва ли не в любом кинишке злодей видит в себе героя.

Компрометацией и давлением от кого-то можно добиться нужных результатов. Американцы, как правило, стараются избегать таких подходов: игра в компроматы якобы не по правилам (янки-то полагают, что кого угодно возьмут деньгами или идеологией!), но вот для русских и китайцев это гарантированный хлебушек с маслом.

Самомнение играет на убеждениях тех людей, которые были как-то обмануты жизнью. Они ведь умнее, чем все остальные, или гораздо больше вкалывают, чем другие, или куда честнее прочих, а потому заслуживают и работы попрестижней, и денег с уважением побольше, и супруги покрасивше, да и много чего еще. И таких людей, пожалуй, 99,9 процента населения.

Нетрудно заметить, что многие положения Маркусовой теории — и о русских с китайцами, и об «агентах доступа», и об «уничтожении» — звучат как-то жутковато применительно к работе в сфере государственных дел. Прежде я полагал, что лоббирование — это своего рода возня за местечко у кормушки. Да и насчет самого Уильяма Маркуса, человека без прошлого, у меня теперь зародилось смутное подозрение.

Однажды я решил это подозрение подтвердить. Маркус вышел покурить за домом, что мне, конечно, следовало бы воспринять как знак с ним не связываться, потому что «Кэмел» он распечатывал, лишь когда бывал сильно не в духе. Я подобрался к нему сзади так тихо, как только мог, — перекатом с пятки на носок, как учили на флоте, когда натаскивали снимать часового (хотя не скажу, чтобы я много часов потратил на ликвидацию караульных, — из службы большей частью мне запомнилось то, как я раз за разом пересматривал «Восьмую милю» и как пытался уснуть, несмотря на доносившиеся со всех сторон звуки мастурбации).

Я знал почти наверняка, что сейчас произойдет, и даже не ожидал, что подберусь к Маркусу так близко, — и все же молниеносность его действий меня сразила. Только я с коварной физиономией подступил к нему на цыпочках — и в следующее мгновение, словно из кино вырезали несколько секунд, я уже лежал, уткнувшись мордой в гравий, а Маркус стоял надо мной, цепко держа мою ладонь между большим и указательным пальцем. Он вывернул мне руку под таким жутким углом, что малейшее движение — даже дыхание — причиняло страшную боль, и, задыхаясь, я решил признать поражение. Я покосился на него снизу вверх — с кислой миной на лице, с безвольно свесившейся изо рта сигаретой, Маркус подвергал меня невыносимым мукам таким легким движением пальцев, словно переключал каналы на пульте телевизора.

Наконец он отпустил мою руку.

— Прости, дружище. Напугал меня.

— Ничего страшного, — сказал я, стараясь не показать, как болит наливающаяся краснотой рука от кисти до плеча. — Пожалуй, я все уяснил, что хотел.

— Вот и умница.

Я поднялся на ноги.

— Так кем, говоришь, ты работал до «Группы Дэвиса»?

— Торговым советником.

— А, ну разумеется.

А чего еще я хотел от бывшей церэушной шишки — крутого дядьки, у которого все есть? Я чертовски вовремя начал делать для себя выводы и набираться ума-разума.

Генри Дэвис очень ловко привлек к работе престарелых шпионов, используя их давнишние навыки по вербовке граждан Страны Советов для обрабатывания наших нынешних политиков. И это объясняло многие жаргонные словечки Маркуса. На флоте у нас немало крутилось ребят из разведслужбы, но я ни разу не встречал ни одного действующего кадра из особого отдела спецназа ВМФ США. Так что брать уроки у Маркуса казалось для меня круче некуда.

Однажды я спросил у него:

— А ты когда-нибудь научишь меня каким-нибудь фишкам… Ну, знаешь…

— Кривляться, что ли? Или как убивать людей конвертом и всякой такой хрени?

В общем-то, примерно это я и имел в виду.

— Нет уж.

Вместо этого он вручил мне журнальчик со статьей «Адаптивный и не поддающийся адаптации нарциссизм среди политиков» и конспект по психологии на двенадцать страниц. Потому что все виртуозные фишки годились лишь для развлечения публики — этакие фокусы для вечеринки. На самом же деле в моей работе требовалось великолепное знание человеческой природы и железное терпение — и для подготовки материала, и в выслеживании «жертвы».

Что касается Уокера, то было ясно, что до меня кто-то уже неплохо поработал над этим членом палаты представителей. Еще до нашего знакомства я узнал о нем из психопрофиля, что выдал мне Маркус: какие у него игорные предпочтения, какие из обсуждаемых в Джорджтауне вопросов он «поддержал», с кем якшается, что у него за хобби.

Маркус спросил, как я собираюсь взять под контроль Уокера.

— Ожидаешь, что великий форточник опять надыбает ценную информацию?

— Ну уж нет!

— Какие тогда предложения?

— Заделайся к нему в друзья.

Маркус выдал мне полторы тысячи баксов мелкими купюрами и отослал меня знакомиться с Уокером. И никакого тебе яда, никаких браш-пасов[28]и никаких шпионских примочек, которые мне так хотелось освоить! После изучения психологии и жаргона моя работа свелась к следующему: вызвать доверие Уокера, сделать так, чтобы он сам предложил помощь, сделать его своим другом. Только и весь труд, что ошиваться возле него с молоденькими красотками под ручку. Ох и тяжкая жизнь!

С самого начала я хорошо продвинулся в деле Уокера, потащившись вслед за ним в постоянное место обитания «подготовишек»[29]— закрытый бар, куда пускали только своих, на Висконсин-авеню в Джорджтауне. Публика в основном состояла из богатеньких бывших школяров-южан с косматыми головами, которых звали через одного Трип и Рид и которые круглый год щеголяли во вьетнамках. Носили они шорты с блейзером, подъезжали к бару в открытых джипах, и каждый имел при себе блондинку, словно сошедшую со сверхстервозного канала «Фокс ньюс».