– И не надейся, жутище, – и, грозно обернувшись назад, рыкнула на Марго: – А кому-то я сейчас язык узлом завяжу.

Серьга, уляпанный не меньше нашего, кивнул головой, показывая, что он тоже будет участвовать в расправе. Маргоша с Пантерием переглянулись и надули щеки, чтобы не загоготать в голос. И при этом так пыжились, что и без всякого змеиного гороха было понятно, что думают они про нас всякие гадости.

Кряхтя и стеная, я попыталась подняться, запуталась в баулах, рухнула, снова попыталась залезть наверх, и тут, утробно рыча, откуда-то из травы вздыбилось глинистое чудище, в котором я с трудом признала лютого малгородского вора – Ваську-царька, как-то запоздало припомнив, что действительно что-то такое к нам по дороге прицепилось. Он разевал рот и грозно тряс кулаками, видимо чем-то нам угрожая, во всяком случае, эти чихающие звуки с «ать» в конце сильно походили на мертворожденные матюги. Честное слово, я бы даже испугалась, если б он не пытался направиться к нам, шагая раскорякой, словно все еще воображал себя на коне.

– Че это он? – заинтересовалась Ланка, поспешно оттирая лицо бабкиным праздничным платком с павлинами (был у нее такой на особый случай).

Я подумала: а чем это я хуже? И, ухватившись за еще неизгвазданный край, тоже принялась от души плевать в лазоревых птичек и оттирать милое личико, по дороге объясняя:

– Это он нам грозится.

– Кому? Нам?! – не поверила услышанному Ланка, а я закивала.

– Ага, ага. Всяких гнусностей нам пообещал за глаза. Притащил, понимаешь, сотню егерей. Они нам там, поди, уж всех бабок поарестовали.

– Да не может быть! – хлопнула себя по коленям сестра. А я, бросив под ноги платок, уперла руки в бока и предложила:

– А давай-ка, сестренка, намнем ему то, что Малгородская дорога не намяла!

Ланка на миг замерла, а потом переспросила с любопытством:

– Уши оттоптать, что ли?

– Можно и уши, – щедро согласилась я. – Ему все равно серег не носить.

И тут Васек как раз проплевался и взревел басом:

– …..! …..!!! … вашу, пигалицы!!!

У меня аж сердце захолонуло от его напутствий. Васек же, решительно отбросив плащ, цапнул себя за бок и зарычал, не обнаружив сабельки. Мы с Ланкой противно захихикали и, видимо, перегнули палку, потому что та игривая богиня, что по собственному почину валила нам полные руки удачи сегодня, наверное, вышла по делам, поскольку царек, не обнаружив сабли, проворно выхватил из-за голенища нож и двинулся на нас с самыми серьезными намерениями. Мы с визгом порскнули в разные стороны, и перед Васьком остался один Серьга, ошалело таращившийся на разбойника.

Я, как кобылка в загоне, обежала круг по поляне и где-то шагах в десяти от царька столкнулась лоб в лоб со своей шебутной сестрицей. Сначала мы в ужасе отпрыгнули друг от друга, потом посмотрели на спину царька, который кабаном пер на Ладейко, и, хотя против Серьги Васек казался мелковатым, мы отчего-то сразу решили, что разбойник задушит его сейчас как щенка, а потом кинется гоняться за нами по всей роще.

– А может, и не кинется, – вытаращилась на меня сестра, – нам бабка зачем их с собой дала? Чтобы разбойников в сторону отводить. Вот и пусть уводит!

– Беги, беги!!! – закричала я стоящему столбом Серьге, но тот словно оглох от страха и недобрых предчувствий, и видящая всех насквозь Ланка уверенно заявила:

– Не, не побежит!

А я, как назло, где-то потеряла во всем этом кавардаке наш бабахающий прутик. С надеждой глянула на Ланкины руки и удивленно обнаружила, что в левой та сжимает какую-то костяную рогатулечку, с полмизинчика размером. Но не успела я открыть рот, как сестра отмахнулась:

– А, это Шишиморка кость-невидимку сунула, на всякий случай.

– Ну дак что ж ты молчишь, дурища! – возмутилась я, и, не найдя вокруг никакого подходящего булыжника, быстро стянула сапог и запустила его в голову царька. – Все, утомил ты нас! – сказала я крутанувшемуся вокруг себя разбойнику.

– Ага, – поддакнула сестрица, – сейчас мы тебя будем бить. В воспитательных целях.

Я показала знаками Ланке, давай, мол, бери в рот кость, но та как сумасшедшая затрясла головой: дескать, не буду совать в рот всякую дрянь, добытую изуверским способом из кошки,[4]– видать, ей и змеиного горошка было достаточно. К счастью, все наши споры прекратил сам царек, скакнув по-лешачьи прямо к нам через всю полянку. Ланка, не раздумывая, цапнула в зубы кость и пропала с глаз долой. А я, постаравшись взвыть как можно страшнее, кинулась на Васька, выставив вперед руки, так что до него долетела уже серой взъерошенной кошкой, которую он, к своему удивлению, не успел поймать на нож. Потому что рука не шла вверх, словно на ней повисла гиря.

Вцепившись в Васьковы скользкие от грязи вихры, я выпустила когти и, как мы и обещали с сестрой, в первую очередь стала драть ему уши. Царек заухал по-совиному, но это оттого, видимо, что Ланка начала охаживать его со всех сторон. Два раза разбойник умудрялся ловить меня за шкирку, бросая оземь, но я упорно вскакивала ему на плечи, а конец всему безобразию положил Серьга, снявший с пояса кошель и им, как кистенем, приложивший разбойника в темя.

Васек сразу утратил боевой пыл, но все же не упал, а лишь, вяло и плаксиво буркнув, медленно припал на одно колено. Серьге и этого хватило: живо размотав с себя кушак, он прикатил из кустов тележное колесо и споро, словно всю жизнь только этим и занимался, примотал к нему коленопреклоненного, вяло сопротивляющегося разбойника.

– А-ать… – снова начал невнятно пугать нас царек, ну уж второй раз мы этого терпеть не стали, накрыв его физиономию платком, которым вытирались. Он тут же начал свистеть ноздрей, делая вид, что задыхается. Во мне шевельнулась было жалость, но я подумала, что ничего, ему полезно. А мне вообще пора оглядеть наше бравое воинство.

Пантерий скакал по кустам, пытаясь свистом и ласковыми уговорами вернуть к нам прячущуюся за березками Брюху. Брюха дрожала ногами, но желания возвращаться не выказывала. Марго сортировала уцелевший багаж. Ладейко пыхтел, нависая грозной тучей над плененным Васьком, но абсолютно не знал, что с ним делать дальше. А Сашко и Зюка, обнаружившиеся в кустах под мешками, глядели в небо. Сашко безучастно, а Зюка – с глупою улыбкою.

– Зюкочка, ты умыться не хочешь? – осторожно поинтересовалась я у нашей штатной покойницы.

Зюка удивленно подняла те бугорки, на которых, по идее, должны были расти бровки, но бровок не было. Да и реденький белесый пушок на голове тоже трудно было назвать волосами. Зюка словно первый раз в жизни глянула на свои руки, явно позелененные травяным соком, и потерла пальчиком кожу. Кожа оказалась желтушно-серой. Зюка обиженно скривилась и как ребенок посмотрела на меня, всем своим видом показывая, что желает остаться зелененькой.