– И давно у тебя сей дар?

– Он был силён у меня в детстве, не так, конечно, как у сестры, но не раз помогал остаться живым, упредить других людей об опасности. Когда же ушёл с викингами, дар сей угас, я уже думал, навсегда…

– Получается, когда мы творим не по прави, то боги и предки оставляют нас?

– Выходит, так.

– Почему же ты не вернулся домой после того, как тебя спасли эсты?

– Я не мог предстать перед родителями, сестрой и своей суженой жалким и несчастным. В поисках работы я оказался в Волине, когда туда же пришла лодья Трувора. Он-то и предложил мне идти с вами в поход, – кельт вздохнул.

– Чего вздыхаешь, от викингов спасся, сам жив, здоров, поход наш благополучно завершается, чего вздыхать-то?

– Не ведаю, княже, только тяжко мне на душе.

– Неужто снова кельтский крест видишь? – с тревогой спросил Рарог.

– Вроде того. – Ольг, стоя на носу лодьи, напряг свой необычайно тонкий слух. – Похоже на звон оружия… – молвил он. И все вокруг замерли в тревожном ожидании.

Ещё немного, и, обогнув скалу, мореходы узрели чьи-то купеческие корабли, зажатые в заливе чёрными драккарами викингов. Там, в самом деле, шёл бой. Охрана купеческого каравана не собиралась сдаваться, зная, что лепше в бою убитым быть, нежели в полон к викингам угодить.

– Это купцы из Вагрии! – крикнул Мирослав, разглядев на парусе купцов изображение утки и одним движением надевая островерхий шелом.

– Кормчий, – подал команду Рарог, – правь на ближайший драккар! Дружина, багры, мостики, тараны, кошки готовь, лукам бить до самого касания бортов!

Запели тугие многослойные луки руссов, коим нет равных ни на заходе, ни на восходе, которые не боятся ни сырой погоды, ни даже купания в воде.

Несколько викингов, увлечённых разбоем, пали от стрел. Остальные выставили в сторону ободритов чёрно-красные окованные железом щиты и стали отвечать своими стрелами.

Ободриты умело закрылись щитами с изображением Сокола, лодья сблизилась с чёрным разбойником, и вот уже смачно вцепились в просмолённые борта драккара кошки и багры, застучали деревом по дереву балки да мостики, перекинутые на вражеский корабль. Скрестились в жестокой схватке клинки варягов-русь и грозных викингов, рождённых их богом Вотаном лишь для того, чтобы убивать и повелевать. Никто не может сравниться с ними в мужестве и владении оружием, никто, кроме русов. Потому схватка шла отчаянная и кровавая.

– Княже, ещё два чёрных заходят ошую! – упредил, перекрикивая шум сечи, Ольг.

– Пусть! Трувор сразу за нами идёт! – зычно ответил Рарог, врезаясь в гущу схватки.

– Нурманы отступают! – послышался вскоре хриплый и радостный голос кормщика. В самом деле, завидев появившиеся из-за скалистого мыса лодьи бодричей, расчётливые викинги, круто развернув свои драккары, поспешили уйти в сторону спасительного берега. На вражеском драккаре поняли, что сейчас придётся иметь дело с другими ободритскими лодьями, и стали рубить просмолённые верви кошек, сбрасывать мостки и балки, поспешно отталкиваться баграми и копьями от высокого борта насады Рарога. Но воодушевлённые подмогой рарожичи так навалились, что уйти викингам не удалось. Когда подоспела ещё одна лодья с соколом на парусе, схватка уже была закончена. Черноволосый, с седеющей бородой ярл, поняв, что ему и двум оставшимся в живых собратьям грозит позорный для викинга плен, сам полоснул ножом по своему горлу и с предсмертным хрипом упал за борт.

Обшарив вражий корабль, забрав добычу, оружие, своих раненых и погибших, русы вернулись на лодью.

– Что, княже, супостатов за борт, а драккар их возьмём как добычу, нам не сгодится, так данам или свеям продадим после? – спросил кормчий.

– Нет, себе не возьмём, зловонный он больно, не отмоешь, а нурманам продавать – разговор лишний, у нас с ними всё ж как бы мир. Сжечь его, пусть викинги вознесутся в свою Валльгалу и нас за то благодарят!

– Гляди, как горит жарко! – воскликнул Мирослав, когда на драккар метнули огонь, – только дымит шибко…

– Он ведь не только просмолён, но и напитан китовым жиром что твой факел. Нурманы же на китов на этих драккарах ходят, оттого и смердят они запахом мертвечины так, что собаки на берегу, ещё не видя их, выть да лаять начинают, – молвил кормщик.

Молодая память кельта тут же услужливо представила внутреннему взору, как по студёному морю, поскрипывая своими гибкими членами, будто рыбина, стремится вдогонку за могучими животными сине-чёрный «Медведь», а на носу косматый Лодинбьёрн сжимает в увесистом кулаке свой хитроумный гарпун. «Киты, я вижу впереди и справа фонтан!» – кричит кто-то из викингов. «И я вижу» – подхватывает другой… Потом всплыли знакомые лики ладожан, и Ольг тяжко вздохнул: выжил ли из них кто-нибудь, или все погибли?

– А я-то думал, как его обшаривали, – кивнул в сторону горящего корабля Мирослав, прервав течение невесёлых воспоминаний Ольга, – что там какая-то дохлятина под настилом завалялась, а оно выходит… – он осёкся на полуслове и вдруг закричал, широко открывая глаза: – Человек, там человек, живой!!!

– Чего мелешь, – возмутился осанистый вёсельный начальник, – я там сам всё осмотрел… Погоди, а ведь и вправду человек!

Два пленённых викинга, привязанные к мачте, пустыми очами смотрели, как полыхает их родной драккар, как вместе с чёрным дымом возносятся в ватагу Великого Вотана их боевые друзья, – там сгорала их вольная жизнь и начиналась жизнь рабская, которая для викинга страшнее смерти. Когда ободриты заметили на носу горящего судна человека, рыжий свен что-то равнодушно проговорил.

– Это не человек, – перевёл его речь Ольг, – это черпальщик…

– Как не человек, – возмутился вёсельный начальник, – а ну-ка, ребята, наддай на вёслах, подойдём к нурману!

Кормчий мигом оказался на своём месте и зорко следил, чтобы лодья не подошла слишком близко к горящему драккару. Привязанный к мачте свен снова что-то молвил.

– Говорит, что черпальщик цепью прикован к драккару и потому сгорит вместе с ним.

– А это мы ещё поглядим, помогите мне кольчугу скорее снять! – раззадориваясь, крикнул всегда добродушный и улыбчивый воин Сила, который был почти вровень со всеми статью, но силой отличался неимоверной: лучшую подкову мог сломать, как чёрствую краюху. С него мигом стянули кольчугу вместе с подкольчужной рубахой, он сбросил мягкие сапоги и прыгнул в холодную воду. В несколько сильных гребков оказался у горящего корабля и, уцепившись за заклинившее весло, влез на борт. Несчастный пленник отчаянно рвался, заслоняясь грязной шкурой от подступающего к нему пламени, но цепь, которой был прикован его ошейник, не давала больше отойти и на пядь. Мокрый Сила ловко пробежал по самому бортовому брусу, закрываясь от пламени руками. Времени, чтобы снять ошейник с раба, не было, потому воин присел, положив цепь себе на могучие рамена, а затем резко выпрямился, легко разорвав толстую железную перевязь. Так с обрывком цепи Сила и влёк спасённого раба за собой вплавь, а затем помог ему вскарабкаться на борт насады. Только здесь с полуобезумевшего полуобгоревшего бедняги сняли ошейник, дали напиться и завернули в тёплую шерстяную накидку.