- И ещё на ней был купальник, да?

- Опять ловите? — взорвался юный Вертер. — Про купальник я ничего не знаю, под сарафан не лазил!

- Да ведь вы с ней по комнатам бегали, падали, могли заметить.

- Не заметил! Вот браслет у неё был, на левой руке, я обратил внимание.

- Что за браслет?

- Не рассмотрел. Я в погребе его засек — темно. Помню только, что тяжёлый. Он с руки сползал, я его вверх подтянул, ближе к локтю.

- Вы раньше видели на ней этот браслет?

- По-моему, нет… Нет. Она никаких украшений не носила. А знаете, — Петя оживился, — может, этот браслет ей убийца и подарил. Вот именно на свидание и привёз, она и надела.

- Вполне вероятно, — рассеянно отозвался я. — Ладно, Пётр, мне надо думать, думать, думать. Если понадобитесь, позвоню.

- Иван Арсеньевич, а можно я к вам буду ездить?

- Можно.

Действительно он нуждается во мне, потому что я его единственный поверенный, так сказать, единственная надежда? Или им руководят толковые родственнички? На убийцу Петя вроде не тянет, но все ли он рассказал, так ли рассказал?.. Труп в погребе! Загадка… И Павел Матвеевич… Зачем? В безумии? Я в полной тьме.

16 июля, среда

- Я так и знал, что Анна Павловна, — рассуждал Игорёк после завтрака, — только ошибся насчёт мужика: не Борис, а художник. Сразу видно — ходок. Обеих сестёр охмурил, а в среду чего-то там открылось, по чему-то там Анюта поняла, что у него с младшей полный порядок: та проговорилась на речке. Анюта её заманивает на дачу — покушать или ещё чего, — а той все равно на даче с Петей встречаться. Одним словом, она её душит и уезжает к любовнику. Приходит, а у самой нервы… и раздумья: труп-то остался. Говорит ему, что к семи вернётся, а сама мчится в Отраду прятать. Ну, тут влез этот Вертер с билетами — и она уезжает обратно в Москву. А нервы все-таки сдают. Возвращается ночью, обыскивает дом, находит труп и перепрятывает. Она, она — и по времени все сходится.

- Мало ли что по времени, — проворчал Василий Васильевич. — По времени и Борис мог успеть: на работе его видели утром и вечером, а на какой он там машине занимался — это ещё неизвестно. Не время важно, а психология.

В наших прениях Игорёк обычно делал ставку на Анюту, бухгалтер же «отдавал предпочтение» математику.

- Именно что психология! Мужчине незачем её убивать, как вы не понимаете? Незачем! Она ж его любила — кого-то там… не сопротивлялась и так далее. Анна Павловна — больше некому.

- Она была в это время в Москве, — вмешался я. — Петя настаивает, что Марусю убили где-то в четыре. В пять минут пятого она была ещё тёплая.

- Конечно, тёплая — жарища под тридцать. А Петя со страху ещё и не то скажет, — Игорёк задумался и добавил: — Впрочем, Анна Павловна и из Москвы успевала приехать, убить и опять к любовнику вернуться. Где она больше пяти часов шлялась?

- По Бульварному кольцу, — ответила Анюта, входя в палату; я похолодел. — Люблю старую Москву. Очевидно, Дмитрий Алексеевич уже всех ввёл в курс дела. Тем лучше: не придётся объясняться.

- Нет, Анна Павловна, придётся.

- Зачем? Я разоблачена, передавайте материал в прокуратуру.

Анюта улыбнулась насмешливо и прошла к отцу. Я невольно улыбнулся в ответ. Сколько ж она успела подслушать? Неужели все, что Игорёк нагородил?

Помощники мои затаились, Анюта принялась ухаживать за отцом. Горшок в больничном обиходе называется «уткой» — этот заветный предмет «сыщику» снится по ночам, ведь на мне трое неподвижных. Она бегала с «уткой», потом побрила, умыла, причесала отца, напоила его молоком… Я наблюдал за ней и готовился к бою, уже наполовину проигранному: не удалось застать врасплох, надо же так попасться! Для полноты картины не хватало художника — и он пришёл, остановился на пороге, огляделся, пожелал всем доброго утра. Подошёл ко мне, вынул из полиэтиленового мешочка несколько пачек «Явы» и апельсины, выложил все это в тумбочку и сел на табурет рядом с моей койкой. Если б можно было все переиграть, хоть свидетелей ликвидировать на время, но… может быть, оно и к лучшему? Сама собой складывалась «очная ставка» с привкусом скандала. И я решил подогреть атмосферу.

- Анна Павловна! — громко сказал я. Дмитрий Алексеевич вас не выдавал, не сверкайте так на него глазами. О том, что вы его любовница, я узнал из другого источника. Он только добавил подробностей.

Тут на меня сверкнул глазами художник и вскочил, но меня уже понесло. Я не знал, кто задушил девочку, возможно, никогда не узнаю, однако её близкие, все четверо, своей крутнёй и ложью неимоверно запутали дело. Во мне закипал почти гражданский гнев.

- И меня, Анна Павловна, меньше всего интересуют переживания дамы, мятущейся между мужем и любовником. Это слишком высокая тема, чтоб я посмел её коснуться… высокие, святые чувства: и хочется, и колется, и мама не велит…

Анюта вздрогнула, странно взглянула на меня и пробормотала:

- Откуда вы знаете?

- Все это отражено в классике: роковой треугольник, долг и чувство, любовные утехи и семейная скука. И самое страшное: а вдруг узнает муж? — я выбирал детали наиболее пошлые, я вызывал их обоих на возражения: что-то раскроется в споре! — но они молчали. — Вы испугались скандала и все скрыли — понятно, понятней некуда. Повторяю, в дамских переживаниях я копаться не намерен. Но скажите: вы догадываетесь, кого любила и боялась ваша сестра?

Анюта глядела на меня широко раскрытыми пустыми глазами, Дмитрий Алексеевич заговорил с недоумением:

- Но разве не мальчишку? Бросила сцену, загорелась в университет поступать… и потом: зачем бы она мне врала?

- Дмитрий Алексеевич, ну кого может напугать Петя? И девочка была не из пугливых, судя по всему.

- И все же она любила мальчишку, как это ни странно! — упорствовал художник. — Вы бы слышали, как она сказала об этом…

- А, перестань! — оборвала его Анюта. — Она была редчайшая актриса и жила этими своими выдумками…

- Её смерть — не выдумка, Анна Павловна. Вы не знаете, с кем она должна была встретиться в среду, когда её убили?

- Я ничего не понимаю! — закричала Анна.

Впрочем, мы кричали все трое, стоя друг против друга посреди палаты, а приговорённые к койкам свидетели лежали, замерев. Оригинальная очная ставка.

- Ничего не понимаю и знать не хочу ваших намёков! Что вам нужно? Да, я во всем виновата! Да, я её бросила, уехала к любовнику, копалась в своей душонке, тряслась за свою шкуру. Довольны? А я ничего не хочу, вообще ничего!

Анюта бросила на меня прямо-таки ненавистный взгляд (давно уже никто не принимал меня так всерьёз!), схватила матерчатую сумку и крупным, резким шагом вышла из палаты. Признаться, я превратился в «профи» и следил за её походкой: «торопливый бег», «быстрый лёгкий шаг» в светёлке, над погребом… Я опомнился и кинулся к двери, крикнув на ходу: