– Что, все так хорошо сохранилось? Да как такое может быть?

– Там очень сухо и вентиляция хитро продумана. Стол, кресла – это все ерунда. Там все системы жизнеобеспечения могут работать, и гравитационный реактор тоже. Мы тут, в принципе, можем осаду выдержать. Имперцы-то, собственно, все свои базы такого ранга строили с многократным запасом долговечности – именно из расчета на долгую осаду. Восемнадцать этажей, представляете? Ничем не прошибешь. Были б еще планы…

– Да, гм, планов нет. Уцелели только кое-какие отчеты, да и то в основном относящиеся к более позднему периоду, чем строительство. О базе мы толком ничего не знаем. Кажется, я слышал, что второй узел входа на глубину расположен на юге – там, где уже наши всю энергетику монтировали.

– Не знаю, я запретил солдатам лазить вниз. В конце концов, одному господу известно, что там можно еще найти. Я говорю – восемнадцать этажей, но это только те, до которых я добрался сам со своими офицерами. Что дальше – понятия не имею.

В кабинет крадучись вошел щуплый немолодой унтер с нашивками мастер-повара на рукаве. Он водрузил на стол поднос с парой глиняных чашек и, довольно неловко отдав Ланкастеру честь, удалился. Виктор повел бровями – унтер был явно кадровый, но какой-то вопиюще нестроевой, – и потянулся за кофе. В отличие от разносчика, напиток был настоящий десантный: крепкий до одури и очень сладкий.

– Значит, в случае чего вам есть где прятаться, – подмигнул он Томору, смакуя кофе. – Недурной погребок, а?

– Прятаться я не намерен, – комдив обиженно сложил губы сердечком. – С такой-то техникой… а что, – вдруг спохватился он, стараясь, тем не менее, не смотреть в глаза генералу, – вы думаете, что?.. э-ээ?

«И дураков я не люблю, – с тоской подумал Ланкастер, – и слишком умные, да еще ветераны… не всегда хороши. Интересно, а до чего он сам додумался, этакий не-дурак, гм?..»

– Я уж не знаю, что думать, – почти честно признался он. – Впрочем, я сейчас не за этим. Скажите-ка, Антал, а есть ли у вас офицер, умеющий пить и при этом достойный доверия? Да, и еще хорошо б ему быть красавцем…

Томор выпучил глаза и впервые за все время шевельнул бровями.

– У меня все умеют пить. И все, я надеюсь, достойны доверия. А… что, собственно вы имели в виду?

– Да уж не то, о чем вы успели подумать.

– Милорд!

– Ну тише, старина, тише. Это дело – шпионское… Вы слышали о том, что у нас тут работает офицер Комиссии по контактам?

– Я просматривал списки. Эрика Бро… как ее там? Вы о ней, что ли?

– О ней, Антал. – Ланкастер наклонился к начдиву и многозначительно прищурился: – И боюсь, она крепенько попьет моей кровищи. Вам понравится, когда эта красавица из Комиссии станет пить кровь старшего по чину товарища?

– Если я хоть что-то понимаю в этой жизни, у вас с Комиссией были, так сказать, трения.

– Вы многое понимаете, Антал.

– И вы опасаетесь этих трений сейчас.

– Я их предвижу. Но без Эрики мне, кажется, будет туговато. Однако же я – гм, Виктор Ланкастер, командир, гм-м, «Мастерфокса», не могу же я пойти к ней с бутылкой! Как вы считаете, Антал? Или могу?

– Боюсь, что в данный момент даже распоследний рядовой…

Ланкастер расстегнул нагрудный карман кителя и, достав оттуда старинный деревянный портсигар, щелкнул кнопкой и протянул его Томору. Полковник с кивком вытащил черную сигарку, тщательно обнюхал ее, потянулся за зажигалкой:

– Есть у меня именно то, что вам надо. И пьет, как танк, и мозги на месте, и красавец… экзотический. Гусар, одним словом.

– Не думал, что вы занимались военной историей.

– У меня было время… много времени, – Томор потянулся к пульту и негромко произнес: – Сугивару сюда, быстро.

– В качестве благодарности, – задумчиво начал Ланкастер, но полковник не дал ему договорить, резко махнув рукой:

– Отчего у вас столь дурное мнение обо мне?

– Я подозрителен, – честно признался Виктор и вздохнул: – примите мои извинения…

– Это неудивительно. А Сугивара, как начопер, мне сейчас и не нужен… Так что же, вы замыслили шпионскую миссию? Или мне не следует об этом знать?

– От вас, Антал, у меня особых тайн нет. Как иначе я пришел бы к вам?

Томор рассеянно кивнул и вновь наполнил рюмки. Виктор повертел свою в пальцах, втягивая носом густой, немного отдающий цветами аромат, глотнул, запил кофе и вцепился крепкими, словно у хищника, зубами, в сигару. Похожий по вкусу коньяк они с Моней Чечелем пили на Форсайде – в ту ночь, когда рота молодого еще Волверстона сожгла ферму, на которой больше года жили двое «воспитателей»-эсис: сожгла вместе со всеми ее обитателями, кроме двух крохотных девочек-близняшек, отправленных Моней в санчасть на попечение старшего врача, зверовидной майорицы тетушки Энн… погреба фермы хранили в себе и самодельные вина, и коньяки. Тот был с Авроры – старый, сохранивший в себе запах цветущей степи и тень, намек на морской ветер Портленда, где его когда-то разлили.

У них за спиной, треща и постанывая, горела большая добротная ферма. Ее хозяева уже перестали орать, задохшиеся в дыму. Ланкастер сидел на ящике от микрореактора, прихлебывал из пыльной бутылки терпковатый коньяк и, щурясь, смотрел на двух огромных, почти трехметрового роста эсис, что стояли перед ним. Это были типичные представители «третьего пола» или пола С: только они и были в касте «воспитателей», активно проникавшей в периферийные человеческие миры, такие как Форсайд, всего лишь двести лет назад присоединившийся к Конфедерации. Разум пришел к эсис в результате эволюции куда более долгой и сложной, чем у хомо или корварцев. Два первых пола – А и В являлись как бы промежуточным этапом, в окончательном виде раса эсис была трехполой, причем стоящие перед Ланкастером гиганты представляли собой некий «венец творения». Они могли переносить высокую гравитацию, разреженную атмосферу и даже, в некоторых пределах, управлять электромагнитными полями. Их сложнейший метаболизм позволял третьему полу питаться практически любыми белками – да, для «воспитуемых» они и впрямь были богами, сошедшими с небес в колышущихся плазменных коконах своих кораблей. Внешне они выглядели почти как люди, за исключением того, что их немного сплюснутые с боков черепа покрывали не волосы, а губчатый сероватый мох.

Пленные не были связаны – они понимали, что бежать им не дадут в любом случае.

Ланкастер глотнул коньяку, поставил бутылку возле своей ноги и произнес, не задирая вверх головы:

– Вы умрете не только потому, что пришли сюда незваными гостями. Нет. Смерть – это единственное, чего вы боитесь по-настоящему, не так ли?.. для меня, живущего совсем недолго, смерть ясна и понятна, она не вызывает у меня ни страха, ни особого желания отодвинуть ее подальше. Я знаю, что отпущено мне немного, и готовлюсь к уходу с самого рождения. Вы же, долгоживущие, способные увидеть и впитать гораздо больше меня, страшитесь смерти, как придавленная крыса.