Выждав паузу, женщина сказала:

– У меня нет с собой накидки.

– Она вам не понадобится, – с улыбкой ответил Доусон, помогая ей сесть в карету. Он приказал кучеру отвезти их к Крокфорду. – Надеюсь, вы любите играть? Я Доусон Блейкли, американец. В Лондоне я уже две недели и, как теперь понимаю, потратил это время впустую, потому что не знал вас.

– Да, мистер Блейкли, я люблю играть. Меня зовут Виктория Гастингс, я приехала из Шотландии. Обожаю янки.

Доусон рассмеялся и привлек Викторию к себе.

У Крокфорда они играли в рулетку и пили шампанское. Если выпадал ее номер, Виктория взвизгивала от восторга, радостно сгребая к себе яркие фишки. Наконец Доусон склонился к ней и прошептал:

– Уже поздно.

На обратном пути Виктория охотно подставила ему губы для поцелуя. Когда экипаж остановился перед отелем, она безо всякого жеманства последовала за Доусоном в его апартаменты.

Доусон заказал еще шампанского, сам наполнил два бокала и подошел к женщине. Едва пригубив, оба поставили бокалы на столик. Доусон привлек Викторию к себе и с радостью обнаружил, что она испытывает такое же нетерпение, как и он. Через несколько минут они уже лежали в постели.

– О Доусон! – выдохнула женщина, запуская пальцы в его густые черные волосы.

– Да, да, Виктория, – пробормотал Доусон.

Но когда она потребовала снять камею – брошь Кэтлин, из которой он приказал сделать медальон и всегда носил на шее, – желание, горевшее в его взгляде, вдруг погасло. Он молча отстранился и лег на спину.

– В чем дело, Доусон? Что случилось?

– Ничего не случилось, – холодно ответил он, – просто уже поздно. Одевайся, я тебя провожу.

– Но… но… я думала, что мы…

На следующий день они снова встретились в обеденном зале, но он смотрел мимо нее. Виктория так и не поняла, что случилось.

Два дня спустя, когда Доусон покупал в вестибюле сигары, у стойки регистрировалась высокая рыжеволосая дама в бежевом кашемировом дорожном костюме. Определить ее возраст было трудно, она хорошо сохранилась, и ей с равным успехом можно было дать и тридцать, и пятьдесят. Впрочем, Доусона не интересовало, сколько ей лет. Его потянуло к женщине с первого взгляда, да и она, посмотрев на него, улыбнулась.

Доусон знал, что вечером она будет искать его в ресторане, и нарочно не стал спускаться. Пообедав, он сидел в кресле и курил сигару. В дверь постучали, и лакей протянул ему серебряный поднос, на котором лежал сложенный вдвое листок. Взяв записку, Доусон прочел:

«Я не видела вас за обедом. Поскольку в этом отеле нет бара, надеюсь, вы не откажетесь выпить со мной в моем номере сегодня вечером».

И подпись: «Баронесса Ле Пойфер, номер 603».

Доусон улыбнулся, неторопливо вышел в коридор и направился к номеру баронессы. У двери его встретила горничная.

– Входите, мистер Блейкли, – сказала она, поклонившись.

Доусон вошел. Из другой комнаты величаво выплыла баронесса в длинном пеньюаре из бежевого атласа.

– Как мило, что вы пришли, мистер Блейкли. Присаживайтесь и расскажите мне о себе.

– Прошу вас, называйте меня Доусоном. Я американец, приехал в Лондон на зиму, и, похоже, поездка окажется куда более приятной, чем я рассчитывал. А вы?

– Я рада, что вы американец. Правду сказать, я тоже. Семь лет назад познакомилась в Нью-Йорке с бароном Ле Пойфером и вышла за него замуж. После свадьбы мы переехали в Париж. Этой весной барон умер, а я осталась в Париже, но временами ужасно тоскую по родине. Вы как будто привезли с собой частичку Америки. Ну, теперь, когда мы познакомились, чем займемся?

– Я с радостью отвезу вас куда вы пожелаете, баронесса.

– Дорогой, зовите меня Сьюзен. Честно говоря, я бы предпочла провести уютный вечерок, не выходя из этого номера.

– Не могу придумать ничего лучше.

Сьюзен провела Доусона в просторную спальню и закрыла за собой дверь, после чего выразительно посмотрела на него:

– Скажите, я не слишком напористая?

– По-моему, вы очаровательны, – с улыбкой заверил он.

Баронесса выскользнула из атласного пеньюара и направилась к кровати. Лежа на атласных простынях, она выглядела очень соблазнительно. Доусон присел на край кровати и, наклонившись к баронессе, взял в руки камею.

– Я никогда не снимаю этот медальон.

Баронесса улыбнулась:

– Ну что ж, дорогой, должно же на вас остаться хоть что-нибудь.

Прошло две недели. Как-то раз, проснувшись в десять часов и увидев, что баронесса, сидя в кровати, пьет утреннюю чашку кофе, Доусон проворчал:

– Меня уже тошнит от этого чертова дождя.

– Вот это да! – Сьюзен надула губки. – Я-то думала, что мы неплохо проводим время вместе.

– О, дорогая, я ничего такого не имел в виду. Мы и вправду отлично провели время, просто я больше не могу обходиться без солнца.

Сьюзен погладила курчавые волосы у него на груди.

– Тебе пора возвращаться в Америку?

– Нет, я могу туда вообще не возвращаться.

– В таком случае предлагаю вот что. У меня есть небольшая вилла в Монте-Карло, почему бы нам не поехать туда?

Небольшая вилла оказалась особняком из тридцати двух комнат, из ее окон открывался захватывающий вид. Доусон день за днем грелся на солнышке, отчего его смуглая кожа стала еще темнее, Сьюзен натирала его ароматным маслом и время от времени предлагала выпить экзотический прохладительный напиток. Баронесса с каждым днем все больше влюблялась в своего молодого любовника, он же меньше всего думал о любви. Он был доволен жизнью, как ему и не мечталось, не думал о завтрашнем дне и ни к чему иному не стремился.

Доусон перевернулся на спину, подставив солнцу живот. Рядом в серебряном ведерке со льдом охлаждалась бутылка шампанского. Разомлев от тепла и вина, Доусон пребывал в состоянии приятной расслабленности. Светлокожая Сьюзен не могла и помыслить о том, чтобы растянуться рядом с ним на солнышке, – она бы обгорела в считанные минуты.

– Милый, может, войдешь ненадолго в дом? – Она улыбнулась, стоя над ним в белом атласном пеньюаре.

– Зачем? – притворно удивился он. – Мне и здесь хорошо.

– Ты же знаешь, что сегодня вечером мы идем в гости.

– Но сейчас только три часа, куда спешить?

Баронесса опустилась рядом с ним на колени.

– Мне бы хотелось провести с тобой некоторое время до того, как мы уйдем.

Лениво приоткрыв глаза, Доусон улыбнулся.

– Интересно, что у тебя на уме? – прошептал он.