Крыса был даром любви. Так сказала мама, представляя Крысу папе. И хотя Крыса, как и многие другие, появился в доме из-за Гришки, папа не смог его отвергнуть.

* * *

К моменту начала этой истории Гришка уже заметно подрос и учился в биологической школе. Время от времени он по-прежнему ездил в гости к бабушке Ане поесть котлеток.

А после этого надевал резиновые сапоги, брал сачок, трех-литровую банку, обвязанную вокруг горлышка веревкой, и отправлялся к пруду, в котором когда-то жил рак Гоша.

Во времена рака Гоши пруд был большим, с мелководными болотистыми берегами, сплошь заросшими камышом. По всему пруду были раскиданы островки, облюбованные рыбаками. Вода цвела пятнами тины. Кое-где виднелись желтые кубышки (такие цветы, которые обычно называют кувшинками) — предмет капризных желаний местных красавиц. Влюбленные смельчаки добирались до вожделенного цветочка на утлых плотиках, на бревнах или просто по дну, бредя по пояс в воде. Доставленная на берег добыча разочаровывала: венчик кубышки сидел на длинном, толстом и скользком стебле без листьев, напоминавшем о подводных чудовищах. Красавица, повертев цветок в руках, делала безуспешную попытку закрепить его в волосах. Но управляться с кубышками могли только русалки, и на берегу то тут, то там обнаруживались выброшенные цветочные головки — немое свидетельство бессмысленных подвигов и неправильно понятой красоты.

Всем своим первобытным видом пруд нарушал городской пейзаж. Поэтому в один прекрасный день сюда приехали экскаваторы и грузовики. Болотистые берега пруда засыпали песком, забили в дно сваи и построили два дома. От пруда осталась аккуратная лужица — довольно глубокая, окаймленная бетонными бортиками и металлическими перильцами.

В одном из домов теперь жила девочка Лиза. Девочка Лиза училась в гимназии, а в свободное от учебы время сочиняла стихи.

Сочинение стихов похоже на приготовление супа. Внутри у человека что-то томится, бурлит и кипит, а потом выплескивается наружу. В результате получаются стихи.

Легче всего писать стихи, когда внутри томится и бурлит неземной восторг или неземная печаль. Они, как правило, проникают в человека при шуме морских волн или при свете зари — то есть из воды и из воздуха, в чем на собственном опыте убедились многие поколения поэтов. В этом состояла некоторая сложность. На заре Лизе было не до стихов: она еще спала. А когда просыпалась, ей нужно было идти в гимназию. У моря Лиза тоже оказывалась только раз в год, во время летних каникул, когда ездила с мамой и папой в Геленджик.

Чтобы как-то восполнить недостаток природного материала для стихов, Лиза ходила гулять к пруду. Она надевала длинную юбку до пят, накидывала на плечи пеструю мамину шаль, брала изящный блокнотик в кожаном переплете, ручку с ангелочком на колпачке и выходила на асфальтовый бережок. Лиза ходила туда-сюда вдоль перил, потом останавливалась и, глядя на свое отражение, строго спрашивала:

— Ну?

Вода в пруду морщилась от напряжения, а Лиза внимательно прислушивалась к себе. Ощутив внутри что-то вроде неземной печали, она присаживалась на скамейку, доставала из сумочки блокнотик и записывала:

Красная роза в саду зацвела.

Красная роза с тобой нас свела.

Красная роза упала на грудь.

Ты про меня никогда не забудь!

Красную розу ты, может, погубишь,

Но про меня никогда не забудешь!

Вот в такой момент Гришка и появился на берегу. Он поставил банку, закинул сачок в воду и стал ждать, пока в этот сачок кто-нибудь заплывет. Но никто не заплывал. И вокруг тоже никого не было. Кроме Лизы, которая что-то писала в блокнотике. Гришка посмотрел на Лизу, на ее длинную юбку, шаль и ангелочка и понимающе спросил:

— Стихи?

— Стихи, — вызывающе ответила Лиза и дернула плечами. — А что?

— Про цветочки?

— Откуда ты знаешь? — удивилась Лиза.

— Да все девчонки пишут про цветочки, — с видом знатока заметил Гришка и в качестве образца процитировал классические, с его точки зрения, строки:

Ромашка, ромашка,

Не будь какашкой.

Он меня любит,

В душу не плюнет.

Лиза возмутилась:

— А про что же пишут мальчишки?

— Мальчишки? Мальчишки пишут про крокодилов, — заявил Гришка со всей серьезностью, на которую был способен.

— Очень умно! — Лиза не могла избавиться от ощущения, что над ней смеются. — И что же такого замечательного можно написать про крокодилов? Поэму о крокодиловых слезах?

— Можно-можно, — авторитетно настаивал Гришка:

Игрушки, конфеты

мне не дарите.

Все это, все это

вы заберите.

Мне крокодила,

такого большого,

такого живого

лучше купите!

— Это кто сочинил? — удивилась Лиза.

— Я. В детстве. Мне даже нос за это сломали, — скромно признался Гришка.

— Нос? За стихи?

— За стихи. Чтоб не сочинял про крокодилов. Операцию делать пришлось. Но — не помогло. — Гришка развел руками и с прискорбием добавил: — У меня до сих пор нос кривой.

— А так незаметно. — Лиза смотрела на Гришку с неподдельным сочувствием.

— Ты вот с этой стороны посмотри. Видишь?

И Гришка стал поворачиваться то тем, то этим боком, демонстрируя Лизе трагическую неустранимость старой раны, полученной во время дуэли за честь крокодиловой поэзии.

Он заставил Лизу признать, что нос у него — действительно кривой, кривой на всю жизнь, и Лизино сердце впервые в жизни преисполнилось неземной печали без всякой помощи шума моря. После этого Гришка вытащил сачок и продемонстрировал свой улов. Состоял он из одной-единственной отчаянно извивавшейся пиявки.

Гришка посадил пиявку в банку и некоторое время наслаждался ее телодвижениями и ужасом Лизы.

— Да ты не бойся. Эта пиявка не страшная. Она даже кожу прокусить не может, не то что кровь сосать, — покровительственно комментировал он устрашающие пляски пиявки. — Хочешь, покажу?

Гришка смело запустил руку в банку, ухватил пиявку и вытащил из воды. Пиявка, тут же присосалась к его ладони. Гришка посмеивался и на глазах у потрясенной Лизы покачивал ладонью из стороны в сторону, болтая пиявкой, пока та не сорвалась и не упала в пруд.

— Ладно, пусть плывет, — великодушно разрешил Гришка. — Мне тоже пора. А то завтра зачет. По химии. У нас химия знаешь какая сложная? На уровне института. — Тут Гришка очень правдоподобно вздохнул, потому что к зачету готов не был. — А в следующие выходные придешь? Стихи сочинять? Поболтаем!

Лиза пришла в следующие выходные. И еще через выходные. Но никаких стихов она уже больше не сочиняла. Вместо неземной печали и неземного восторга ее сердце, голова и какие-то другие, ранее неизвестные слои существа были до отказа забиты рассказами об опасностях и приключениях из жизни начинающего биолога. С видом менестреля, призванного завладеть чувствами толпы, Гришка повествовал о ловле тритонов в водоемах с отвесными берегами, о хищном растении под названием росянка, которое требовалось отыскивать на гиблых болотах, о личинках ручейника, обитавших среди ядовитых зарослей борщевика. Рассказывая, он выразительно качал головой, отбрасывая кудри со лба, размахивал руками, подпрыгивал, приседал на корточки и говорил, говорил, говорил — без всяких пауз, не давая Лизе опомниться. «Ой!», «Ай!» — только и могла вставить Лиза. «Да что ты!» было самой длинной фразой, которую она произнесла за все время знакомства после первой встречи.