Напротив сидел отец с двумя дочерями. Девочкам было на вид три и пять лет, и они определенно были сестры. Обе с косичками. У младшей они закручены двумя смешными рогаликами вокруг ушей, у старшей подняты вверх короной. Как у Зеленки. Девочки сидят так, что левое колено младшей и правое старшей слились между собой. У младшей на коленке пластырь Hallo kitty.

Белоснежка вдруг вспомнила, как мягкие и немного неуклюжие, но нежные руки приклеивали ей на колено пластырь с Микки-Маусом. Голос, который шептал: «Старшая сестра подует, и все пройдет». А затем сильное дуновение, и на колено падают две капельки слюны. Белоснежке смешно…

Нет, неправильная картинка. Кто-то точно пытался наклеить пластырь. Подруга постарше или кузина. Но не старшая сестра. Тогда Белоснежка и Зеленка еще не встретились. Видимо, наблюдение за девочками вызвало в памяти Белоснежки какое-то детское воспоминание, а мысли добавили туда то, чего не было и в помине. Человеческое мышление так и работает. Именно так люди манипулируют несуществующими воспоминаниями. Некоторые помнят радости и горести из детства, которых на самом деле не было.

Еще более навязчивая картинка всплыла в памяти Белоснежки. Кошмар, который больше всего на свете не хотелось видеть. Как она наклеила пластырь, но крови было так много, что пластырь стал мокрым и красным… Слишком много крови… Почему боль не уходит, когда приклеивают пластырь?..

Фуникулер ударился о землю. Тряска выбила из головы Белоснежки все лишнее, пугающее. Но в тот же момент в ее памяти всплыло кое-что еще – и это не могло быть фантазией…

Лица мамы и папы парят где-то вверху, вероятно, над ее кроватью. Белоснежка лежит в кровати, и ей кажется, что она тяжелая, как слон, спрессованный в мячик. Кажется, так ей тогда и казалось. Тяжелый мячик, контуры неразличимы. Лица мамы и папы серые, утомленные и грустные.

– Твоя старшая сестра… – говорят они.

Каждый по отдельности и оба сразу. По какой-то причине они больше ничего не сказали…

Люди стали проталкиваться мимо Белоснежки из вагончика. Она тоже заставила свои ноги двигаться, хотя на нее давили воспоминания. Все они – сущая правда, она вдруг отчетливо это поняла.

У нее была старшая сестра.

Изображенное на бумаге родовое древо выглядело так, как будто кто-то проредил его ветви пилой.

– Ты никого больше не знаешь? – спросила Белоснежка.

Зеленка замотала головой.

На родовом древе были Зеленка, ее мама Хана Гавлова, ее родители Мария Гавлова и Франц Гавел, брат Франца Клаус Гавел и их сын Адам.

– Адам – самый главный в вашей семье? – уточнила Белоснежка.

Она чуть не сказала «в вашей общине», но это бы заставило Зеленку насторожиться.

– Адам – это… – Она задумалась. – Он Отец. Мы все называем его Отцом, даже его родители, потому что он заботится о нас, как отец. И мне он как отец, которого у меня никогда не было.

– Сколько ему лет?

– Не знаю. Лет шестьдесят. А что? – удивилась Зеленка.

Белоснежка ничего не ответила, лишь пожала плечами. Ей захотелось расспросить об Адаме побольше, но по дерганым движениям и напряженному голосу Зеленки она ощутила, что беседа уже подошла к той грани, когда та может прервать ее в любой момент.

Они сидели на вершине холма и смотрели на стада туристов, которые восхищались башней на макушке Петршина. Своим внешним видом она напоминала более известную свою сестричку, Эйфелеву башню, но была меньше и в какой-то мере красивее.

Иногда Белоснежка поглядывала на тонкие пальцы Зеленки. Могли ли эти пальцы наклеивать на ее коленку пластырь? Что, если они встречались, а Зеленка этого не помнит? Или если она врет, что узнала ее по фото? Но почему? Это ни разу не разумно.

Белоснежка думала, что они сейчас сидят так близко, настолько рядом, что их колени могли бы соприкоснуться; и в то же время их разделяет стена тайн. Белоснежка ничего не рассказала ей ни об Иржи и его рассказе, ни о наемном убийце, поскольку допускала, что Зеленка может скрывать нечто невероятное.

Жила-была девочка, которая хранила тайну.

Жили-были две девочки, и обе хранили тайны, которыми они не делились друг с другом.

Одна семья, одна кровь, одни тайны… Белоснежка чуть не усмехнулась вслух.

– Разве твоя мама никогда не рассказывала тебе об Адаме? – спросила Белоснежка.

– Нет. Я же уже это говорила. Никогда не встречала никого из своих родственников. Мамины родители умерли еще до моего рождения. Я даже не слышала о том, что у дедушки был брат и что у него был сын. Не понимаю, почему мама никогда о них не говорила. Она же жила с ними.

Белоснежка вздрогнула.

– Твоя мама жила в этой семье? До твоего рождения?

– Да. Но потом ушла. Не могу объяснить это ничем, кроме как тем, что ею овладела тьма. Иначе зачем ей уходить от таких добрых людей?

Зеленка смотрела своими огромными глазами на Белоснежку, словно ее взгляд был ответом. Белоснежку трясло от страха. Если мама Зеленки ушла из секты и порвала с ней все связи, на это должны были быть серьезные причины. А потом, после ее смерти, они пришли и взяли ее дочку, словно сорвали спелое яблочко с ветки.

– Я как-то спрашивала у Адама об этом, но он говорил лишь, что прошлое прошло́ и что маму надо забыть. Он прав. Мама – часть моей прошлой жизни. А самое важное – это не прошлое, а грядущее.

Зеленка развернулась к солнцу, зажмурилась и улыбнулась. На ее лице снова появилось то просветленное выражение, которое так настораживало Белоснежку. Как будто наружу вырвался огонь, полыхавший внутри ее.

– А в будущем будет что-то особенное? – осторожно спросила Белоснежка. – Может, даже совсем скоро?

Зеленка открыла глаза и пристально посмотрела на нее.

– Правда известна лишь тем, кто есть часть семьи и кто верует. А ты не веруешь. Ты не веришь, что ты моя сестра, совсем не веришь.

Белоснежка подумала секунду. Потом другую. И на третьей изменила свое решение. Зря она сказала это настолько прямо. А сейчас Зеленка может в любой момент подняться и уйти из ее жизни, даже не оглянувшись. Белоснежка не могла этого допустить. Все это стало для нее слишком важно.

Голос Зеленки звенел чистым льдом:

– Лучше будет, если мы больше никогда не увидимся. Ты скоро вернешься домой к маме. И к отцу… твоему отцу. У меня уже есть прекрасный отец, Адам. У меня есть все. Мне больше ничего не нужно.

Нет, нет, нет, нет. Это слово из трех букв прогремело в голове Белоснежки, как будто она выкрикнула его в полный голос. Нет, так не должно быть! И снова – нет. Она не может дать Зеленке выпасть из своей жизни.

Белоснежка сделала то, что было ей совсем не свойственно. Она взяла руку Зеленки и сжала в своей руке. Потом посмотрела ей прямо в глаза. Расстояние и холод, воцарившиеся было между ними, в секунду растаяли.