Когда случалось ему говорить с кем-либо, он обычно склонял слегка голову и смотрел вниз, голос же его звучал кротко.

Не найти слов, чтобы описать его воздержание. «Злому хозяину», как святые Отцы именуют желудок, приходилось с ним туго. Он съедал только малую часть от трапезы — примерно четверть обычной порции. Никогда не пил вино. В воздержании не было ему равных Жил он согласно словам святителя Василия:

«Тот, кто небрежет о плоти, презрев ее, заботится о своей душе, которая истинно бессмертна». Следует заметить, что он очень любил слова сии и часто их повторял.

Таким же стойким был отец Афанасий и в добродетели нестяжательности. Нищета и лишения — необходимое условие жизни каждого монаха. Чтобы показать эту добродетель старца Афанасия, мы приведем два эпизода.

Однажды, когда он был уже очень немолодым, келию его посетил монах — отец Виссарион, сменивший его в послушании игуменском. Старец тогда варил кофе. Отец Виссарион спросил: «Старче, почему ты не кладешь в кофе сахар?» — «У меня нет сахара. Случайно вот оказалось немного меда, я его и использую» — ответил Старец.

Игумен был поражен таким самоограничением, поскольку монастырь мог обеспечивать отцов и кофе, и сахаром. Он был тронут этим и позаботился о том, чтобы отцу Афанасию принесли сахара. Старец принял его, поблагодарил и сказал при этом: «До сего дня я себе ни в чем не отказывал, и что же я скажу Господу о нищете, обязательной для монаха?»

Второй случай связан с содержанием его бумажника. Когда после смерти отца Афанасия открыли его бумажник, в нем нашли странные бумажные листки. С одной стороны на них было обозначено: «100 драхм», «500 драхм», «1000 драхм», а с другой написаны изречения преподобных Иоанна Лествичника, Ефрема, Исаака и других великих Отцов. Это были духовные банкноты! Это были его деньги! Действительно, сколько благодати душевной кроется в этом эпизоде!

Благодать Божия

Однажды старцу Варлааму, насельнику Григориата, предстояло трудное. В те времена правительство экспроприировало собственность монастырей. И монастырь вынужден был продать одно из своих подворий. Так вот. Отец Варлаам как представитель обители должен был отправиться на подворье и присутствовать там при оценке собственности государственным чиновником. Он опасался, что цена, которую предложил монастырь, не будет принята и поэтому искал помощи у отца Афанасия. Мудрый старец Варлаам оставил след в современной истории Святой Горы успешным ведением трудных дел и своего монастыря, и Святейшего Кинота. В тот раз он полагал, что только присутствие отца Афанасия при оценке собственности окажется полезным. Он долго уговаривал Старца сопровождать его и, наконец, уговорил.

На переговорах в кабинете подворья чиновник, как и предожидалось, назвал очень низкую цену и никак не желал уступить. Не было уже надежды у отца Варлаама на повышение цены. Он вышел из кабинета расстроенный и, подойдя к отцу Афанасию, рассказал все. Но рассказ тот не нарушил мира в душе отца Афанасия, спокойно сказавшего: «Я пойду, поговорю сам. Быть может, с Божией помощью, мы и договоримся».

Постучав в дверь кабинета, отец Афанасий вошел, представился, поприветствовал чиновника. Лицо его излучало обыкновенные для него мир и доброту. «Я сам пришел поговорить с Вами о цене подворья. Пожалуйста, помогите нам, наш монастырь беден». Это было все, что он сказал. Сам вид его произвел на представителя правительства потрясающее впечатление. Тот человек видел в жизни своей много монахов и священников, но никогда не встречал такого, как этот Старец со Святой Горы. Перед ним стоял монах, подобный библейским патриархам. Сам не понимая почему, чиновник встал и стоял неподвижно и просто смотрел на вошедшего монаха… и что-то изменилось в душе его, он стал словно другим. «Из уважения к Вам, Старче, я повышаю цену,» — произнес наконец с большим почтением.

Тот самый чиновник, который только что холодно говорил с отцом Варлаамом, который ни в малом не хотел уступать, объявил теперь новую цену, и она превышала даже ту, что запрашивал монастырь.

Отец Варлаам с большим беспокойством ожидал отца Афанасия. И как только тот вышел, сразу подбежал к нему. А услышав об окончательной цене, не знал, верить ли. Он не мог выразить в словах своего торжества отцу Афанасию, а про себя думал: «Не зря я его уговаривал поехать со мной».

В самом деле, светлая душа отца Афанасия виднелась в его внешности. Отец Даниил, насельник скита Котломушской обители, рассказывал: «Когда я был молодым монахом, то вместе со своим Старцем посещал Григориат. Однажды пошел дождь, и мы пробыли там два дня. Меня поразила внешность отца Игумена. На него глядя, радовалась моя душа: он был такой умиротворенный, тихий, приветливый и мягкий в обращении. Я был счастлив просто смотреть на него. Внешность его говорила сама, что он святой человек».

Иеромонах Пантелеймон из Симонопетра особенно подчеркивал: «Блаженной памяти отец Афанасий был светлой личностью. Он был таким милостивым, просто хотелось вручить ему свою душу. И вместе с тем, он был исполнен такого достоинства и внушал такое уважение, что в его присутствии ощущался благоговейный страх».

Божественные литургии

Богатство веры и благочестия отца Афанасия ярко сияли, когда он совершал церковные службы. Для него не было большей радости на земле, чем совершать Божественную литургию. Сердце его сильно билось, воспаряло, становилось словно пылающий Серафим каждый раз, когда он удостаивался чести служить у святого Престола.

Он любил послужить Христу. Когда был игуменом, взял для себя за правило дважды в неделю — по четвергам и субботам — совершать Литургию, а, кроме того, по воскресным и праздничным дням — в сослужении со многими священниками. Всю жизнь он ревностно стремился ко святому алтарю.

Нам не дано знать, что переживал он, когда совершал бескровные жертвоприношения. Виднелись у него тогда вместе два чувства — священный страх и небесная радость. Его каждый раз глубоко потрясало и пугало присутствие Приносимого в жертву Агнца, и перед этим страшным таинством Небесной любви и кротости он проливал «слезы сердца» своего.

Когда он ушел на покой, то во время совершения служб стоял обыкновенно слева от Престола. По Великом входе склонял голову, и взгляд его неизменно бывал обращен вниз, а глаза становились источниками горячих слез. Священное волнение его души передавалось другим священникам и захватывало их до такой степени, что трудно было и продолжать служение. Отец Афанасий, как замечали стоявшие рядом, едва успевал вытереть лицо, как оно снова орошалось потоками слез.

Кто знает, до каких высот