Джепсон кивнул.

– Отец очень жалел, что не может подхватить меня, маленькую, на руки, не может взять лицо мамы обеими ладонями. А писать ему пришлось учиться заново, левой рукой. Но из-за того, что его так быстро отправили с фронта обратно, многие называли его трусом. Он начал ненавидеть Германию – и из-за этого, и из-за гибели друзей. Трое его лучших друзей – все были убиты в окопах.

Лизетта только сейчас заметила, что по щеке у нее покатилась слеза – и торопливо смахнула ее.

Джепсон продолжил рассказ за нее:

– Когда вам исполнилось три года, родители переехали в Страсбург, поскольку ваша мать была в депрессии после смерти вашего маленького брата во время эпидемии испанки. Ваш отец получил позицию в университете. Рад отметить, что здоровье вашей матушки улучшилось, хотя детей у нее больше не было, и вы так и остались обожаемой единственной дочкой.

Лизетта слушала, как он бойко перечисляет события ее жизни, и сама не могла понять, злится ли из-за того, как легко всю ее историю можно свести к простым фактам, или просто шокирована. Сердце протестующе стучало у нее в груди – ни дать ни взять ребенок, в бессильной ярости размахивающий кулачками. Она впивалась ногтями в ладони, мечтая, чтобы капитан наконец замолчал. Но ведь он не нарочно, он не хотел сделать ей больно… Она заставила себя успокоиться.

– Ваша бабушка по отцовской линии была немкой, а дедушка – французом?

Лизетта кивнула. Ну и осведомленность!

– Ваша мать работала личной секретаршей у страсбургского банкира, месье Эйхеля. Он был другом вашей семьи и помог вам все организовать после смерти родителей. Бабушка с дедушкой по материнской линии – единственные родственники, что у вас остались – живут в Хэмпшире, если говорить совсем точно, в Фарнборо. Бабушка француженка, а дедушка англичанин. Неудивительно, что языки – ваш конек. – Капитан добродушно улыбнулся, заметив, что собеседница потрясена. – Знать такие вещи – наша работа. Вашим родителям не нравилось то, что происходит в Европе, и в тридцать седьмом году они решили переехать в Англию. Пока они оформляли приобретение дома в Суссексе, вас отправили в Англию и определили заканчивать образование в Роуден-скул.

Лизетта опустила глаза, мучительно желая, чтобы он замолчал, но зная, что он не замолчит.

– Ваши отец и мать погибли в автокатастрофе вечером накануне назначенного переезда в Англию. Должно быть, для вас это стало ужасным ударом, хотя я отметил, что вы все равно превосходно сдали выпускные экзамены.

– Мне было восемнадцать, – промолвила Лизетта. – Я не могла сдаться, так что научилась двигаться дальше.

Джепсон откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел на девушку.

– Вы получили наследство. Почему же живете столь бережливо?

Она смерила его сердитым взглядом.

– Мне не нужны родительские деньги! Вполне хватает того, что я сама зарабатываю!

– Хотите быть обычной двадцатитрехлетней девушкой?

– Пожалуй, – согласилась Лизетта, радуясь тому, что голос звучит ровно. Джепсон разбередил рану, которую она так старательно пыталась исцелить. – В моем возрасте ненормально жить в огромном пустом доме, отсиживаться за затемненными окнами и не знать, чем заняться.

– Лондон кажется вам опасным?

– Да.

– Я так понимаю, Харриет Лонсдейл погибла при одном из налетов?

Лизетта сделала глубокий вдох. «Пожалуйста, не надо меня больше ни о чем расспрашивать, – безмолвно взмолилась она. – Все, кого я люблю, умирают молодыми. Я проклята».

– Да.

– Вы были близки?

Джепсон явно не собирался оставить хотя бы какой-нибудь аспект ее жизни неохваченным. Однако Лизетта осознала, что хочет получить работу, что он предлагает, в чем бы там эта работа ни состояла. Хочет так сильно, что даже не верится. Эта работа способна изменить всю ее жизнь, придать ей смысл – Лизетта сама не знала толком, как сформулировать, – причину дышать. Последние годы ей казалось, будто она бредет по жизни, постоянно задыхаясь.

Капитан Джепсон ждал.

– Да, я была близка с Харриет. Мы подружились, когда я только приехала в Лондон. Она была очень доброй, веселой, полной огня и… – Лизетта встряхнула головой, вспоминая заливистый смех подруги. Она старалась вспоминать Харриет именно такой: с блестящими светлыми волосами и глазами, полными жизни и задора, а не такой, какой видела ее в последний раз. – И надежд, – закончила она.

– Я знаю, вам больно… но вы ведь жалели, что и вас не убило вместе с ней, не так ли?

Лизетта позволила себе вспомнить то, что давно велела забыть. Последний день, когда она была счастлива. Тогда казалось, будто война – это что-то, что происходит с другими людьми. А они с Харриет были полны планов и надежд. Харриет отчаянно стремилась вырваться из опостылевшей жизни простой машинистки и, решив использовать Лизеттино знание иностранных языков, предложила вместе основать бюро путешествий. «Экскурсионные туры по континенту, Лиззи! – говорила она, сверкая глазами. – Ты только представь! Кто устоит?» Харриет успела побывать в Европе, и короткие поездки во Францию и Швейцарию разожгли в ней аппетит. Ей хотелось объехать весь мир.

«Мы выйдем замуж за каких-нибудь ужасно богатых европейцев. Я за барона – баронесса Харриет звучит очень благородно, – а ты непременно за графа, потому что «графиня Лизетта» просто само просится с языка», – фантазировала подруга, заливаясь хохотом при виде того, как Лизетта закатывает глаза. А через два дня она уже лежала на каталке больничного морга. Лизетту вызвали на формальное опознание. Тело Харриет успели отмыть от крови и грязи, так что ее лицо, по счастью, не пострадавшее, если не считать крохотной ссадины над бровью, выглядело спокойным и умиротворенным. Но смех покинул его.

Лизетта кашлянула.

– Мы договорились встретиться с Харриет после работы перед вокзалом. Она пришла чуть пораньше и как раз угодила под бомбежку. Я… Она была еще жива, когда я ее нашла.

Воспоминания обрушились на нее с новой силой. Даже едкий, чуть металлический запах крови Харриет. Ох, лучше забыть, каково было держать голову Харриет на коленях!.. Ей потребовались месяцы, чтобы заглушить, вытеснить эти воспоминания. Искоренить кошмарное ощущение беспомощности, которое она испытывала, пока жизнь подруги капля за каплей утекала прочь. Лизетта заставила себя стать посторонней свидетельницей смерти Харриет, а не сраженной горем участницей.

– Скажи маме и папе, что мне очень жаль, Лиззи… – Лизетта отчетливо помнила каждое слово, каждый оттенок тех последних минут перед тем, как подруга обмякла у нее на руках. – Они всегда хотели, чтобы я приходила на встречи чуть раньше назначенного времени. Но уж лучше б я разок опоздала. Тогда бы я сейчас не умирала.

– Ты не умираешь, Гэтти, – солгала Лизетта. – Ты просто ранена, и надо скорее доставить тебя в больницу в Уайтчепеле. Слышишь сирены «Скорой»? За тобой едут.