Стены, кочевник, клетка с ночницей – все завертелось перед глазами, подернулось дымкой. Боль в животе пылала, сжигая дотла. Но Атари все же успела увидеть, как, раболепно кланяясь, кочевник сбил замок с клетки, открыл дверцу. Как болотная ночница, тряхнув гривой нечесаных иссиня-черных волос, шагнула через порог, поманила к себе воина. И как молниеносным, неуловимым для человеческого взгляда движением вцепилась острыми зубами в его жилистую шею. На лицо Атари брызнуло что-то горячее, но она уже едва чувствовала это. Туман клубился перед глазами, застилая взор – и в этом тумане она уже видела спокойные воды вечной реки. И лодку, которая ждала ее…

– Ты могла умереть.

Голос, бархатный голос ночницы доносился откуда-то издалека.

Ни реки, ни лодки больше не было. Оставался только туман – страшный, багровый, опутывающий сознание своими щупальцами.

Боль тоже ушла, растворившись бесследно.

Атари попробовала вздохнуть – получилось. Приоткрыла глаза – высоко над ней темнело ночное небо с бриллиантовыми гвоздиками звезд.

А ближе… Белым алебастром тускло светилось лицо Кларисс.

– Кочевники почитают ночниц, как владык Ночи, – спокойно заметила Кларисс, – я знала, что рано или поздно они придут за мной и накажут тех, кто совершил святотатство. Тебе это следует запомнить, Атари.

– Откуда… – девушка закашлялась, – откуда… ты знаешь мое имя?

Ночница усмехнулась.

– Мне ведомо твое имя… твои воспоминания… твое сердце.

Туман окончательно рассеялся. Атари лежала и смотрела на прекрасное, недостижимое ночное небо. И ей было совершенно не страшно, что рядом – зло.

– Вставай, – мягко сказала Кларисс, – нам пора идти.

– Нам? – Атари все еще не решалась пошевелиться, ожидая, что вернется боль. И чем больше она лежала, тем сильнее было чувство, что произошло нечто странное: с такой раной она непременно должна была умереть. Девушка вспомнила туман, величественно текущие воды реки, лодку…

– Нам, сестра, – прошелестела Кларисс.

– Что?..

– Я не хотела, чтобы ты умерла, – так же спокойно пояснила ночница, – но был только один способ, который бы позволил тебе жить. Один маленький укус – и перерождение начинается. К слову, оно еще не завершилось.

Атари закрыла глаза. Так вот что с ней стряслось… Но разве это лучше, чем просто уход в мир иной?

* * *

– Уже светает, – ехидно заметила Кларисс, – если хочешь уходить, уходи на рассвете. День – это ваше время.

Миральда молчала. Смотрела на кострище, уже подернувшееся седой золой. Потом тихо спросила:

– Твою сестру, что мы убили, звали Атари?

– Да. Увы, девочка не выдержала потрясения и помешалась. Не знаю, отчего это произошло. Иногда получаются хорошие, сильные ночницы, иногда – нет…

– Лучше бы ты дала ей просто умереть, – ведьма покачала головой, – наверное, для нее это было бы лучше.

– Никто из нас не знает, что лучше, а что – нет, – сухо заметила болотная ночница, – она была мне хорошей сестрой, и теперь я тоскую. В моей груди – пустота. Холодная, как болотная жижа. Как могила под трясиной. Думаю, ты меня вполне понимаешь, ведьма.

…Он увидел небо тихой, ясной ночью в новолуние, когда яркий свет двух лун не затмевает мерцания звезд. Лежа среди хрупких обломков кокона, он смотрел вверх – и не мог насытиться зрелищем холодных сверкающих капель на темно-синем небосводе.

Чуть позже, из глубин памяти, всплыли обрывочные видения – тревожные, будоражащие. Темноглазая дэйлор, когда-то склонявшаяся к нему, ее слезы, слова нежности и безысходной печали, затем – бесконечный, мрачный лес, коему не было ни конца, ни края, и, наконец – высокая рыжеволосая женщина с глазами цвета болотного мха. Не дэйлор, но – близкая и родная…

Он лежал среди обломков того, что еще недавно ограждало его тело от внешнего мира во время перехода, и смотрел на небо сквозь черный узор переплетенных между собой ветвей.

А потом… пришел Зов, которому было невозможно воспротивиться. И, как ни хотелось ему снова увидеть рыжеволосую женщину, которая носила его на руках, зов из самого сердца Дэйлорона заставил его подняться и идти.

* * *

Зов овладел им полностью; как паук свою жертву, обволок мутным коконом сознание, оставив только одно – имя. Шениор д’Амес.

Не чувствуя под собой ног и не останавливаясь ни на мгновение, Шениор бежал вперед и вперед, и хищники, хранители лесов, уступали ему дорогу, чувствуя зов Дэйлорона также хорошо, как и он сам.

Зов хранил Шениора, обводя вокруг гиблых топей, становился сильнее с приближением священной земли. И сознание вязло в нем, как комар в капле свежего меда.

* * *

Потом все стихло. Зов отпустил свою жертву, словно давая возможность осмотреться и как следует осознать происходящее.

Шениор обнаружил себя стоящим посреди небольшой прогалинки. За его спиной лес был самым обычным, а впереди… О, впереди молчаливыми стражами стояли огромные седые ели.

– Деревья Дэйлорона, – подсказала услужливо память тех, кто жил раньше.

И Шениор ничуть не удивился этому; он знал, что все должно быть именно так.

Бурным потоком в тело хлынула усталость. Ведь, с какой стороны не смотри – он бежал, словно безумец, не один день. Колени подогнулись, и Шениор упал в высокую траву, все еще не отрывая взгляда от седых великанов.

Теперь, когда зов отступил, он начал ощущать жажду и голод; горло сжималось, язык стал шершавым, как терка.

А вокруг застыла звенящая, тревожная тишина; словно Дэйлорон приглядывался и прислушивался к происходящему. Тишина показалась дэйлор столь тягостной, что он сказал вслух самому себе:

– Вперед, Шениор, вставай. Осталось немного…

И так впервые услышал собственный голос, и обрадовался этой открытой вновь способности. Хотя, конечно же, он знал, что все дэйлор умеют разговаривать.

– И воды Поющего озера обнимут тебя, – прозвучало в сознании, – ты всегда будешь принадлежать мне, мое возлюбленное дитя.

Это была не память предков, что-то другое – но не менее значимое для всех дэйлор, это Шениор почувствовал сразу. Потянувшись сознанием к этому нечто, он ощутил теплое дуновение на лице, мягкое прикосновение, словно кто-то гладил по щеке легким перышком – и все исчезло. Дэйлор в недоумении попробовал еще раз соприкоснуться с таинственной сущностью, но на этот раз ничего не вышло. То, что говорило с ним, исчезло бесследно. Или затаилось, поджидая.

Вздохнув, Шениор поднялся на ноги и, пошатываясь от усталости, побрел в сторону древних деревьев.

Его окликнули.