Это его устраивало. Как и то, что ни мисс Ливермор, ни ее служанка не были подвержены морской болезни, а значит, не доставляли хлопот. Они легко переносили качку. Море было относительно спокойным, погода для августа стояла неплохая, и Рэнсом почти все время проводил на палубе. Мисс Ливермор же из каюты почти не показывалась, следуя первоначальному уговору - как можно меньше попадаться команде на глаза.

Не то чтобы Рэнсом не был уверен в своих людях; однако мисс Ливермор, можно сказать, напросилась в это путешествие, и не хотелось бы, чтобы ее присутствие на корабле оказалось некстати. К тому же у Рэнсома находилось о чем подумать, кроме зеленоглазой брюнеточки с тонкой талией и удивительно изящными руками.

Ночами, лежа в своей каюте или стоя вахту у штурвала, Рэнсом воскрешал в памяти свою встречу с дедом, и ничего приятного на ум не приходило. Простить старика граф так и не смог. Зато теперь все вспоминались разговоры с отцом, те скупые слова, что Александр говорил о деде.

Рэнсом отлично помнил это, так как подобные разговоры были важными для него. Он отчего-то остро чувствовал свою связь с отцом и матерью, и осознание того, что они принадлежали к каким-то семьям до момента, как очутились на обочине жизни, заставляло его внимательно слушать.

Впрочем, Александр не считал их тогдашнее положение обочиной. Хотя ему не сразу удалось встать на ноги и основать судовладельческую компанию, он работал изо всех сил. Мать Рэнсома, Вероника, вела дом, и никто не мог бы сказать о ней, что она недостойна Александра. Она была тихой, но решительной, незлобивой и мудрой. Рэнсом впитывал ее ненавязчивую заботу, как земля впитывает солнечные лучи после зимы.

Отец устраивался в кресле перед камином, Рэнсом садился на скамеечку у ног Александра и спрашивал его:

- А почему дедушка не хочет с нами встречаться?

- Дедушка очень разозлился, что я женился на твоей матушке.

- Но мама такая красивая! Почему она не понравилась дедушке?

- Она родилась в семье, менее знатной, чем наша. Для меня это не было препятствием, однако твой дед весьма щепетилен в таких вопросах.

- А где мамочкина семья?

- К сожалению, почти все они умерли. Она сирота.

- Это очень грустно.

- Да, очень грустно, сынок. А потому не будем говорить об этом, чтобы не огорчаться. Как у тебя дела с французским?

- Это тоже грустно, папа!..

И сейчас - как многое он отдал бы, чтобы вернуть эти дни и задать вопрос: почему? Как они решились? Александр привык к другой жизни, он понимал, на что идет, и его уход из семьи мог для него, его жены и ребенка обернуться беспросветной нищетой. Но он решился. Почему?

Маленький Рэнсом не мог задать этот вопрос отцу. Взрослый Рэнсом не хотел расстраивать его напоминаниями, к тому же тогда этот вопрос ушел в прошлое - так остов выброшенного на берег корабля постепенно погружается в песок. А сейчас молодому графу зачем-то стало нужно это знать. Встреча с дедом все изменила, и Рэнсом знал, что не обретет покоя, пока не поймет: что именно изменилось. Ведь не в наследстве дело. Совсем не в нем.

Рэнсом стоял за штурвалом, грел в ладонях гладкие ручки, слушал хлопанье парусов и думал, думал…

Церковь вздымала острые шпили к фаянсовому небу. Деревушка оказалась скорее городком, и Александр с Вероникой ехали по притихшим, мощенным камнем улицам, и цокот копыт звонко рассыпался в вечернем воздухе. Всадники двигались к центру города, над которым горел под последними лучами заходящего солнца позолоченный шпиль. Вероника не слишком хорошо держалась в седле: все-таки до знакомства с Александром она почти не умела ездить верхом. Городская девушка, дочь богатого торговца и все же - как говорили - неровня графскому сыну. Однако сам наследник думал иначе. Он отдал бы всю свою жизнь за то, чтобы она была рядом с ним. И Вероника была с ним. Она - и их сын, спавший сейчас далеко отсюда, под присмотром няни, в уютной колыбели.

Редко попадавшиеся прохожие не обращали на всадников внимания. Александр ничего не говорил. Ему не хотелось разрушать странную, почти живую тишину, установившуюся между ним и Вероникой. Так молчат люди, которые знают и понимают друг друга настолько хорошо, что им не нужны слова.

Александр пребывал в необычном покое. Он не подозревал до этого момента, насколько привычным для него за последние несколько дней стало бежать, торопиться куда-то… жить взахлеб. А сейчас ему стало спокойно и светло. Шпили церкви притягивали взгляд, успокаивали.

…Однажды Вероника спросила у мужа, почему он верит в Бога? Что значат для него своды соборов, тонкая свеча перед алтарем, взгляды святых с витражей? Александр очень удивился вопросу: он считал, что вера не приемлет слова «почему?». Ответ, что это успокаивает его и дает ему надежду, Веронику не удовлетворил. И тогда Александр, подумав, сказал: если Бог вездесущ, значит, он есть во всех нас, в тебе и во мне. Как можно не верить в тебя и себя? И как можно не любить Бога, который сам есть Любовь?..

Они повернули на маленькую площадь перед церковью, и Александр поднял голову, прищурился, разглядывая колокольню. С нее сорвался одинокий голубь и, резко взмахнув крыльями, пропал в синей вышине.

Двери церкви до сих пор были распахнуты, из них лился мерцающий свет множества свечей. Александр спешился, помог спуститься Веронике, привязал поводья к перилам и, взяв жену за руку, начал подниматься по ступенькам. Жена обогнала его и нетерпеливо потянула вперед. Он улыбнулся.

Вероника перешагнула порог - и Александр, не спускавший с нее глаз, с изумлением отметил, как она изменилась. Она стала двигаться стремительно и плавно, отпустила руку мужа, еле заметным жестом велела ему ждать у дверей - от неожиданности он даже подчинился - и двинулась по проходу между скамьями, к алтарю, у которого священник гасил свечи.

Александр знал этого священника: отец Бенедикт, настоятель здешней церкви, был любим всеми прихожанами и неплохо знал самого Александра. Правда, наследник графа обвенчался со своей избранницей не в этой церкви, однако она располагалась недалеко от Сильверстайн-Мэнор. И теперь Александр впервые пришел сюда с женой. Пришел, чтобы еще раз спросить у Бога: правильно ли то, что он сделал?

Вероника знала это. Она знала, как болезненны для Александра события недавнего прошлого: ссора с отцом, отказ от своих прав на титул и наследство. Он мучался и никак не мог прийти ни к какому решению.

Тогда они приехали сюда.

Вероника тихо поговорила со священником, потом они кивнули друг другу, отец Бенедикт вышел в боковую дверь и прикрыл ее за собой. Александр вопросительно взглянул на жену.

- Закрой двери, - велела она, - и иди сюда.

Он не без труда затворил тяжелые створки и медленно пошел по проходу, с каждым шагом все больше окунаясь в теплую атмосферу церкви.

Они опустились на колени перед алтарем. Плащи расплескались темными лужами на старых, растрескавшихся досках, и Вероника молча сжала руку Александра. Только тогда он смог поднять взгляд на распятие…