– Ну, допустим.

– Научишь крестьян стрелять и дашь им свои луки?

– Ну, если ты меня, сэр, попросишь, то я не откажу.

– Я очень тебя прошу, Эрзай, со всем моим уважением к тебе.

– Договорились, – кратко ответил тот.

– Спасибо.

– За что спасибо?! – всплеснула руками Франси. – Живут эти приживалы у вас, едят и пьют за ваш счет, и еще спасибо! Вы их укрываете, а они еще условия ставят! Ну Эрзай… – тихо прошептала Франси, и из ее глаз выплеснулся огонь. По спине у Антона побежали мурашки. Он напрягся. Пробрало даже Эрзая.

– Франси, ты чего, я же пошутил! – заюлил он.

– Пошутил, стервец! Поиздеваться захотел? Пользуешься его незнанием твоих обстоятельств? Ты должен в ноги ему пасть и просить оставить в замке… – Она вдруг остановилась на полуслове и успокоилась так же мгновенно, как и только что гневалась. Правда, руки ее подрагивали, и от них исходила странная волна ощущений, которую Антон принял за опасность. Франси стряхнула с рук на пол что-то невидимое глазу, и доски у ее ног почернели.

– Сэр! Ваша милость! Вы хоть скажите ей, что я пошутил. Проклянет ведь…

– Эрзай, я к тебе обращался без гордости, как к равному. Ты же решил, что меня можно унизить… Почему? Мою доброту принял за слабость?

– Простите, сэр. Неудачная шутка.

– Прощаю, Эрзай, хочу думать, что ты делал это не со зла. – Антон сам не понимал, откуда из него посыпались эти слова. Словно кто-то чужой внушил их ему и заставил говорить со степняком в такой внушающей страх и почтение к себе манере. Сначала он хотел махнуть рукой. Все перевести в шутку, но понял, что не может.

Франси молча и удовлетворенно посмотрела на него.

«А она непроста!» – подумал Антон. Затем поднялся.

– Ладно. Посидели и хватит. Надо мне идти свой символ веры забирать. – Он каким-то чутьем понял, что наступила полночь, и направился на выход.

На входе в святилище его встретили уже другие послушники, но молча, ни о чем не спрашивая, повели его в зал приемов.

Там был уже другой, незнакомый ему Достойный. Он указал на одну из дверей и произнес:

– Иди и забирай свой символ, брат.

– Я один? – спросил Антон.

– Да, один. – равнодушно ответил служитель Заката.

Антон открыл дверь и окунулся в темноту. Осторожно прикрыл за собой дверь, остановился на пороге и стал рассматривать слабо освещенный постамент, стоящий посредине комнаты. На постаменте синим блеклым светом светился кристалл, а крестик был примотан к нему цепочкой. Поборов робость, Антон направился к кристаллу, неуверенно протянул руку, и тут над кристаллом появилась прозрачная мерцающая фигура, закутанная с ног до головы в плащ с капюшоном. От неожиданности Антон сделал шаг назад.

– Кто ты, что посмел дать мне амулет, посвященный другому? – тихий голос, звучащий с разных сторон, опутал волю Антона и связал онемением его тело. Ему подчинялся только его язык.

– Я из другого мира. Один сумасшедший ученый закинул меня сюда… я не хотел причинить зло или обидеть.

– Но ты это сделал. Хотя… я не вижу в твоем сердце вражды ко мне. Но за твое святотатство я должна тебя наказать, иномирец. Единственное условие продолжения твоей жизни – это служение мне.

– А ты кто?

– Я та, кто властвует над душами умерших. Я встречаю их на последнем пути и воздаю им по делам их. Мое имя скрыто для тебя… пока.

– Служить? Тебе? – Антон разозлился. Все от него чего-то требуют, ставят условия… Словно он им должен.

– Я не знаю, как служить! Я устал притворяться. Хочешь, убей меня, и на этом закончим, – резко произнес он.

– Ты не испытываешь передо мной страха. Это хорошо. Ты смел, но не безрассуден. Ты не тупой исполнитель. От тебя, Антей, нужно лишь согласие. И все.

– И все? Ты знаешь мое имя? Хочешь, чтобы я тебе служил… А что взамен? Служба не бывает бесплатной…

– Я не требую невозможного, и в устах моих нет обмана. Я должна тебя убить, но не хочу этого. Согласись быть моим служителем, больше ничего не требуется. За службу я буду покровительствовать тебе. Или ты думаешь, что не наживешь врагов? И спрячешься за стенами замка? Этот мир опасен, иномирец.

Антон не стал раздумывать. Он прямо спросил:

– Мне нужно будет для тебя убивать?

– Нет. Мне не нужны кровавые жертвы. Я не питаюсь страхами и муками смертных. Я олицетворяю равновесие, если хочешь. Ты сам поймешь, что нужно делать… Со временем.

– Хорошо, я буду тебе служить, олицетворение равновесия. Я сам не люблю крайности, и покровительство, думаю, мне и в самом деле пригодится. А как имя той, кому я буду служить?

– Я приняла тебя, Ант. Возьми свой оберег. И храни нашу тайну. Ищи меня, и мое имя тебе откроется. – Фигура стала таять и, наконец, исчезла. Исчезли связывающие его оковы.

Антон протянул руку и взял свой крестик. Надел на шею, и тысячи игл пронзили его тело мгновенной болью, и сразу все прошло.

«Он признал своего хозяина», – прошелестело у него в голове. Антон погладил крестик через ткань туники и пошел прочь.

«Если это иллюзия или голограмма, – размышлял он, выходя из святилища, – которую местные жрецы Заката используют для привлечения религиозных фанатиков, то я ничего не потерял и ничего не приобрел. Что тоже неплохо. А если эта олицетворяющая равновесие сущность сверхъестественна, то ее покровительство мне не помешает. Что-то в этом мире есть необычное. Вот, хотя бы, взять Франси. Она обладает странной силой повелевать людьми, и ее боятся, хотя служит простой кухаркой. Живущие в замке что-то знают, но молчат. Тут все полуприкрыто недомолвками, которые дают пищу для размышлений».

Он пришел на постоялый двор и, постояв у крыльца, решительно направился к повозке, по пути прихватив из-под навеса охапку сена.

– Не хотите спать внутри? – услышал он неожиданный вопрос и, вздрогнув, схватился за сердце. Немного успокоился и нервно рассмеялся.

– Эрзай, блин! Я чуть не помер от неожиданности…

– Я это заметил. Простите, ваша милость. Не думал, что так получится.

Антон поправил сено, расстелив его, как матрац, и залез в повозку.

– Я вижу, ты часто не думаешь, – проворчал Антон.

Степняк хмыкнул.

– Х-м. Вы правы, сэр. Есть за мной такой грех. Часто говорю то, что думаю, и, бывает, невпопад. Я же что сначала? Не принял вас сердцем… Я думал, что вы, как и ваш отец, Рассветный… И с вами проблем будет больше, чем с ним. А с ним мы, если честно, устали. Странный он и непостоянный был. Метался… Из крайности в крайность. Молодым был – очищал земли от колдунов и магов. А меня и Торвала почему-то спас. Нас сжечь хотели. Он выкупил и без всяких условий привез к себе, а потом забыл о нас. Хочешь – живи, хочешь – уходи… А куда одному уйти? Везде инквизиторы… поднесут свое солнце к тебе и скажут – колдун… Жесткий был человек, а к старости стал грехи замаливать, прощал всё и всем. Ему можно было на голову гадить… Вы уж простите, я разоткровенничался. Я к вам переменил отношение, когда вы в бой ринулись с одним мечом. Те наемники вас бы на куски порубили. Красиво махать мечом вы умеете, но вот сражаться, простите за откровенность, нет. Ну и не выдержал, стал стрелять. Потом только подумал, что вы захотите меня наказать за своеволие. Могли и казнить, и были бы правы… Стрелять из лука я научу вас… и стражу научу. А меч – это к Торвалу. Он им неплохо владеет. И одноручным, и двуручным. И топором, и молотом, и дубиной. Но к шеру подход нужен. Упрямый они народ. Если однажды скажут «нет», то потом никогда свое решение не переменят.