Нашарив в темноте туфли, обулась.

В детстве Мишель была бойкой, непоседливой девочкой. Предпочитала игре с куклами общество мальчишек-рабов. Они научили ее и бегу с препятствиями, когда вместе удирали с соседской фермы, где обчищали фруктовые деревья, и лазанью по тем самым деревьям, и много чему еще.

И сейчас Мишель мысленно благодарила друзей детства за то, что в свое время помогли ей преодолеть боязнь высоты. Произнеся короткую молитву Всевышнему, она оглянулась на комнату, в которой испытала самые счастливые и самые ужасные мгновения в своей жизни. Пожелав больше никогда сюда не возвращаться, перекинула через подоконник одну ногу, за ней другую.

Стараясь не смотреть вниз и не думать о том, сколько же ярдов отделяют ее от земли, начала осторожно спускаться по старому дубу, мечтая о том, что уже к утру окажется дома.

Выдернет из вольта иголку и будет вспоминать о днях, проведенных в Блэкстоуне, как о страшном сне.

Умирая от страха, покрываясь от напряжения испариной, Мишель переступала с ветки на ветку. Внизу темнели кусты чубушника, в жаркое время года облачавшиеся в белоснежное убранство из крошечных, сладко пахнущих цветов.

Интересно, если сорвется, кусты смягчат удар от падения? Хотя бы чуть-чуть. Или ее бесславно вернут в треклятую комнату уже с переломами. Может, когда превратится в обмотанную бинтами мумию, Гален потеряет к ней интерес.

И тем не менее проверять, так это будет или нет, Мишель не хотелось.

– Ты мне заплатишь, Донеган! Заплатишь за все! – словно молитву Всевышнему, только воинственно шипя сквозь зубы, повторяла Беланже.

Решила, что будет справедливо столь сильное чувство, как любовь, огненным цветком распускавшееся у нее в груди, обратить в полярно противоположное, такое же всепоглощающее и жгучее.

Ненависть.

– Я тебе покажу, как похищать и удерживать силой леди! – Неосторожный шаг, и под ногой предательски хрустнула ветка.

Тоненько вскрикнув, Мишель сорвалась с дерева. Благо полет оказался коротким, а приземление прошло почти безболезненно. Лишь тоненькие веточки, густо усеянные молодой листвой, неприятно царапнули кожу.

– Ай! – Мишель тут же сжала губы, вспомнив, что у нее в самом разгаре побег. Нужно быть предельно осторожной и стараться не шуметь.

В окнах библиотеки, располагавшейся прямо под ее временным пристанищем, не мелькало ни единого лучика света. Даже пламя в камине уже успело погаснуть. Значит, никто из Донеганов не стал засиживаться допоздна: с книгой, если бы это были Аэлин или Катрина, либо же с бокальчиком кукурузного виски, который так чтили здешние джентльмены.

Позволив себе короткую передышку, чтобы дать успокоиться сердцу, Мишель со всех ног бросилась по центральной аллее – этому зеленому туннелю, в котором мечтала затеряться, раствориться. Исчезнуть.

Ветер, безжалостно бьющий в лицо, трепал волосы, холодом жег обнаженные плечи. Мишель запоздало отругала себя за то, что даже шали не догадалась захватить. И если днем, когда припекало солнце, бывало даже жарко, то ночи на юге Анделианы все еще оставались прохладными.

Она убеждала себя не делать этого и все равно, прежде чем ухватиться за кованые узоры ворот, оглянулась на темную громаду Блэкстоуна, будто вобравшего в себя страхи и боль всех тех, кто жил в нем, ныне и прежде, долгие десятилетия.

Его хозяев. Его рабов.

Мелькнула мысль, быть может, абсурдная, что каждый, кто попадает сюда, становится узником. Узником этого жуткого, отвратительного места.

– Но только не я! – шепотом заявила в пустоту беглянка и, подтянувшись, стала взбираться наверх.

Предвкушение свободы пьянило и будоражило, заставляло дыхание сбиваться на хрип, ладони – потеть. Отчего те так и норовили соскользнуть с очередного серого завитка, и тогда сердце Мишель замирало. А потом, когда она снова с упрямством сжимала холодный металл, принималось бешено колотиться. Чем выше она взбиралась, тем сильнее кружилась голова, и перед глазами все пускалось в безумную круговерть.

Мишель как могла старалась унять рвущуюся наружу радость, напоминая себе, что впереди самое сложное – пробраться через лес, минуя кипарисовые болота, и не увязнуть в одном из них, превратившись в чей-то вкусный десерт.

Средняя Беланже мало чего боялась в жизни, но от одного лишь вида аллигатора, неспешно выбирающегося из воды, могла запросто лишиться чувств.

Она благополучно перелезла через высокие кованые ворота. Порадовалась очередной своей, пусть и крошечной, победе и, не теряя времени, бросилась к перекрестью дороги… чтобы замереть на нем как вкопанной. Вдали темной точкой обозначилась повозка, и в ночную тишь ворвалась дробь лошадиных копыт.

Мишель попала в ловушку ужаса, еще более сильного, чем тот, который мог бы вызвать аллигатор, неожиданно выползший из кустов и раскрывший в паре дюймов от нее свою гигантскую пасть. Этот панический страх парализовал не только мысли, но и тело. Драгоценные мгновения были безвозвратно утеряны. Слишком поздно беглянка сбросила оцепенение, слишком поздно побежала в противоположном повозке направлении.

Понимала, что ее заметили – об этом свидетельствовали предупреждающие крики и яростная брань, – и тем не менее не могла остановиться, надеялась еще хотя бы несколько секунд побыть свободной.

Но ее лишили и этого. Спрыгнув с еще не успевшей притормозить коляски, Гален схватил беглянку в охапку. Злые слезы бессилия брызнули из карих глаз.

– Пусти! Пусти! Пусти же меня-а-а!!! – Мишель царапалась, как разъяренная кошка, дергала ногами, тщетно пытаясь вырваться. Рыдала, захлебываясь криком, изворачивалась, мечтая побольнее укусить обидчика.

Тщетно. Хватка у Донегана была железной.

«И в груди вместо сердца тоже, наверное, уже порядком проржавевшая железяка!» – уходя за грань реальности, мысленно простонала Мишель.

Сознание и кожу у виска, прежде чем веки, отяжелев, сомкнулись, обжег яростный шепот:

– Я же сказал: ты моя! Не отпущу. Ни сейчас и никогда!

Мишель как могла оттягивала роковой момент пробуждения, не желая открывать глаза и возвращаться к реальности, что была пострашнее самого жуткого ночного кошмара. Знала, что спросонья не устоит перед искушением, уступит слабости, позволив себе обмануться на короткое мгновение. И тогда сердце, глупое, забьется чуточку быстрее от ложной надежды: она дома, нежится в своей постели. Не было никакой поездки к занудам родственникам, и уж точно она не стала жертвой подлого похищения.

Она не пленница. Мишель Беланже – беззаботная юная аристократка. Любимая родителями дочь, почитаемая слугами хозяйка, боготворимая поклонниками первая красавица графства.

А главное, она свободна и никому не принадлежит!