Кеннет не ожидал такой домовитости от Ребекки и должен был отметить, что она хорошо справляется с ролью хозяйки. Даже слишком. Его готовность позировать ей немного смягчила ее ершистый характер, и их отношения несколько утратили свою натянутость. Итак, кажется, он был на верном пути, начиная завоевывать ее расположение и доверие, но внезапно чувство стыда охватило его.

Армия научила Кеннета держать себя в руках и по возможности не поддаваться неприятным мыслям. Почему бы и сейчас ему просто не насладиться чашкой чаю? За всеми хозяйственными заботами и визитом к лорду Боудену он совершенно забыл о еде и неожиданно почувствовал голод. Положив в чай сахар, Кеннет опустился на стул.

Они молча пили чай и наслаждались великолепными пирожными.

– Вы сами натягиваете холст на подрамник? – спросил Кеннет после второй чашки.

– Да, и себе, и отцу, – ответила Ребекка, протягивая коту кусочек пирожного, которое тот осторожно слизал с ее руки. – Я также смешиваю краски, делая к ним специальные добавки, которые известны только мне.

– Мне кажется, что здесь большого ума не надо, и сэр Энтони мог бы нанять кого-нибудь другого для такой неблагодарной работы, – с усмешкой заметил Кеннет.

– Я не считаю эту работу неблагодарной. Сейчас живопись стали называть искусством, но в первую очередь это ремесло. Чем лучше ты чувствуешь материал, тем удачнее его используешь. – Ребекка любовно погладила блестящую поверхность медной ступки. – Вы не представляете, какое это удовольствие – смешивать краски, доводить их до определенного сочетания, добиваться нужного цвета. Хорошие краски – залог успеха. Пока ты смешиваешь их, яснее начинаешь представлять, какого эффекта хочешь добиться на полотне.

Чувственность, так ярко выраженная на портрете ее матери, появилась в мечтательных глазах Ребекки. Кеннету внезапно захотелось, чтобы она погладила его, как гладила ступку. Он хотел ее…

– Когда вы начали рисовать? – спросил Кеннет, отгоняя от себя непрошеные мысли.

– Согласно семейной легенде, как-то раз, будучи совсем маленькой, я вынула из яйца желток и нарисовала на стене детской кота. Все нашли его очень похожим, – с явной неохотой рассказала Ребекка.

Кеннет улыбнулся, представив себе эту картину.

– Значит, вы талантливы от рождения, – заключил он. – Наверное, сэр Энтони принялся сразу учить вас рисованию?

– Не совсем так. Отец всегда был очень занят. Убежав от няни, я часто пробиралась к нему в мастерскую и наблюдала за его работой. Он не возражал при условии, чтобы я сидела тише воды, ниже травы. Затем у меня появился свой альбом и краски. – Ребекка засмеялась. – Мама предпочла потратиться на них, лишь бы я не расписывала стены. Когда у нее было время, она учила меня рисовать.

– Она была по-настоящему талантлива или просто немного рисовала, как все образованные леди?

Ребекка указала на маленькую акварель, висевшую в углу.

– Это она написала мой портрет в четырехлетнем возрасте.

На портрете Ребекка была счастливым, жизнерадостным ребенком, с массой кудряшек, отливающих медью. Открытый взгляд, жажда жизни – ничего общего с этой настороженной, подозрительной молодой женщиной. Неужели ее тайный возлюбленный сделал ее такой, лишив открытости и непосредственности?

– Чудесный портрет. Неудивительно, что у вас такой огромный талант, если ваши родители были художниками.

– Мама была очень талантлива, ее акварели – просто чудо, но она не стала настоящей художницей. Возможно, причиной тому стало ее замужество.

– Какими качествами нужно обладать, чтобы стать настоящим художником? – полюбопытствовал Кеннет.

– Эгоизм – вот на чем все держится, – усмехнувшись ответила Ребекка. – Почти каждый художник считает, что его работа – самое главное в мире, до остального ему нет дела. Его не интересуют другие люди с их горестями и радостями.

Кеннету показалось, что она говорит о своем отце. У такой знаменитости, как сэр Энтони, должно быть, совсем не оставалось времени на семью.

– Неужели художнику надо всегда быть эгоистом?

– Возможно, не всегда, но без этого не обойтись. – Ребекка поправила упавший на лоб непокорный локон.

Наблюдая за ней, Кеннет размышлял, как можно передать на полотне насыщенный темно-рыжий цвет ее волос, прозрачность кожи с нежными голубоватыми жилками, очаровательную хрупкость миниатюрной фигурки.

Почему они не встретились в другое время и в другом месте, подумал он с внезапной злостью. Почему судьба не свела их, когда он был джентльменом со средствами, а не соглядатаем без пенни в кармане? А теперь она дочь отца, подозреваемого в убийстве жены! Как бы он хотел исцелить ее настрадавшуюся душу, целовать ее без оглядки и вернуть ей былую жизнерадостность и доверчивость! И она бы научилась отвечать на его поцелуи!

Кеннет медленно втянул в себя воздух. Злость на безжалостность судьбы исчезла, но не исчезло желание дотронуться до нее. Наклонившись вперед, он взял ее руки в свои и повернул ладонями вверх. Руки были красивыми, с тонкими длинными пальцами, как у статуй святых эпохи Возрождения.

– Какие сильные и умные руки, – прошептал он. – Какие шедевры они создадут в будущем?

– Настоящее произведение создается головой, а не руками, – ответила Ребекка, руки которой слегка задрожали. – Ты должен почувствовать картину душой, прежде чем тело приступит к ее осуществлению.

– Не знаю, откуда он исходит, но у вас великий талант. – Кеннет провел пальцем по линиям ее ладони. – Меня всегда интересовало, можно ли по руке предсказать будущее. Что принесет вам ваш талант? Славу? Богатство? Счастье?

Ребекка выдернула руки и сжала пальцы в кулак.

– Дар созидания не связан с такими вещами. Он сам по себе счастье. Одиночество, страсть, неразделенная любовь – все это искупается работой.

Кеннет вскинул голову, и их глаза встретились. Напряжение, которое постепенно нарастало между ними, уже витало в воздухе, как перед грозой. Он чувствовал, что они оба вот-вот взорвутся и наделают глупостей, о которых потом пожалеют.

Испугавшись, что ее пристальный, опытный взгляд художника достигнет глубин его грешной души, Кеннет резко поднялся.

– Мне давно уже пора приступить к работе, – сказал он. – Вы хотите, чтобы я позировал вам завтра?

– Нет… только не завтра, – ответила Ребекка, судорожно сглотнув. – Лучше послезавтра.

Кеннет кивнул и вышел из мастерской, задаваясь вопросом: надолго ли его хватит? Сколько сеансов он сумеет выдержать? Ребекка, несомненно, больше всех сможет ему помочь в его тайном расследовании, но, к сожалению, она же и самый главный соблазн, против которого он может не устоять.

Ребекке удалось сохранить видимое спокойствие, но внутри у нее все кипело. Когда Кеннет ушел, она закрыла глаза и приложила ладонь к щеке, которую он погладил. Щека горела, словно обмороженная.