В отличие от Манилала Аш не спал почти всю ночь. Предметов для размышлений у него было много, но он отмел в сторону самые существенные и сосредоточился на сравнительно пустяковом – на том, что Манилал использовал в разговоре старое и недоброе прозвище Каири. По милости какого недоброжелателя даже человек вроде Манилала, смешавшийся с толпой других слуг в Рунг-Махале и слушающий сплетни, стал машинально называть Джали по прозвищу? Это была мелочь. Но подобно тому как соломинка показывает, куда дует ветер, мелочь эта ясно свидетельствовала о презрении, с каким относились к Джали подданные ее мужа, и наводила на мысль (еще более тревожную), что только человек из Каридкота мог повторить жестокое прозвище и ввести его в обиход в зенане, откуда оно распространилось по всему дворцу.

В Бхитхоре с Джали и Шу-Шу остались полдюжины их собственных придворных дам, и Аш надеялся, что повинная в этом женщина входит в число трех ныне покойных (хотя он не мог заподозрить Гиту), иначе получается, что в ближайшем окружении двух рани есть предатель – такой же соглядатай, как шпион Нанду, Биджурам, только женского пола, который не вызывает подозрения у своих молодых госпожей, будучи родом из Каридкота, и заискивает перед раджой, очерняя вторую жену, столь глубоко им презираемую. Мысль неприятная и пугающая, она означает, что, даже если раджа не умрет или радж пришлет войска с целью проследить за соблюдением закона, запрещающего сожжение вдов, Джали с сестрой по-прежнему будут подвергаться большей опасности, чем думает Гобинд.

Аш не сомневался, что правительство Индии не допустит сати в случае смерти раджи. Но если раджа выживет, они не смогут защитить Джали (или Гобинда с Манилалом, коли о тайной переписке станет известно) от наказания, так как это будет сугубо семейным делом. Даже если все трое умрут или просто бесследно исчезнут, вряд ли британские власти вообще узнают об этом. А если все-таки узнают и начнут задавать вопросы, произойдет это не скоро, ибо в стране огромных расстояний и плохо налаженного почтового сообщения на подобные дела уходит много времени, а когда след остынет, будет принято любое объяснение – например, внезапная лихорадка или просто вежливое сообщение, что хаким со слугой покинули княжество и сейчас, вероятно, находятся по пути в Каридкот, – потому что не останется никаких улик. И никакой возможности доказать что-либо…

Аш невольно содрогнулся, как недавно сделал Манилал, и в панике подумал: «Я должен сам поехать туда. Я не могу сидеть здесь сложа руки, когда Джали… Манилал прав: Рунг-Махал погряз во зле, и там может случиться все, что угодно. К тому же, если Гобинду удается передавать ей письма, значит удастся и мне… если я буду находиться там… Я смогу предупредить Джали о необходимости соблюдать осторожность, так как одна из каридкотских женщин может оказаться предательницей, и смогу спросить у нее, что случилось с дай и что там в действительности происходит. Прежде она не захотела убежать со мной, но возможно, сейчас передумала, а коли так, я найду способ вытащить ее оттуда. Если же она по-прежнему не желает бежать, я, по крайней мере, лично удостоверюсь, что полиция и политический департамент предпринимают шаги к тому, чтобы в случае смерти этого животного никто не попытался силой заставить вдов взойти на костер».

А к Шу-Шу непременно придется применить силу. Им придется тащить ее волоком на площадку для сожжения или связать и нести на руках. И наверное, она умрет от страха задолго до того, как ее туда доставят. Джали однажды сказала, что Шу-Шу всегда приходила в ужас при одной мысли о сати и именно поэтому не хотела замуж, поскольку ее мать… «Надеюсь, – ожесточенно подумал Аш, – для людей вроде Джану-рани есть какой-нибудь особый ад».

На рассвете Гулбаз принес чай и застал сахиба уже одетым. Тот был занят упаковкой маленькой бистры – отделанного кожей куска парусины, который он обычно брал с собой в походы с ночевкой, скатывая и приторачивая к задней луке седла. Однако Гулбаз с первого взгляда понял, что хозяин планирует провести вне дома не одну ночь. Напротив, он собирается, сказал Аш, отправиться в путешествие примерно на месяц, хотя, возможно, вернется дней через восемь-десять – он еще не определился со своими планами.

В этом не было ничего необычного, если не считать того, что раньше упаковкой всегда занимался Гулбаз и вещей обычно было гораздо больше, чем помещается в маленькую парусиновую скатку, – для начала несколько смен белья. Но на сей раз Гулбаз увидел, что сахиб намеревается путешествовать налегке и берет с собой только кусок мыла, бритву и единственное одеяло местного производства в дополнение к служебному револьверу и пятидесяти патронам. Он брал с собой также четыре маленькие, но весьма увесистые картонные коробки, в каждой из которых содержалось пятьдесят винтовочных патронов.

При виде их Гулбаз позволил себе понадеяться, что сахиб снова отправляется на охоту в Гирский лес. Но зачем тогда брать револьвер и такое количество боеприпасов?..

Надежда погасла, когда Аш подошел к туалетному столику, отпер ящик и вынул оттуда маленький пистолет и пригоршню патронов (вещи, совершенно бесполезные на любой охоте), а также шкатулку с деньгами, которые высыпал на стол, заметив вслух, как ему повезло, что Хаддон-сахиб решил заплатить за двух лошадей наличными, ибо это избавляет его от необходимости наведываться в банк. Он принялся раскладывать серебро, золото и банкноты по разным кучкам, считая себе под нос, и не поднимал глаз, пока Гулбаз не произнес сдавленным голосом:

– Так, значит, сахиб едет в Бхитхор.

– Да, – сказал Аш. – Но это строго между нами… триста пятьдесят, четыреста, четыреста пятьдесят девять, пятьсот… шестьсот…

– Я так и знал! – горестно воскликнул Гулбаз. – Именно этого всегда боялся Махду, и, едва завидев хакима из Каридкота, подъезжающего к нашему бунгало, я сразу понял, что старик не зря боялся. Не ездите туда, сахиб, умоляю вас! Попытки соваться в дела этого проклятого княжества не доведут до добра!

Аш пожал плечами и продолжил читать, а Гулбаз после непродолжительного молчания сказал:

– Ну, если вам непременно надо ехать, возьмите с собой меня. И Кулурама.

Аш с улыбкой взглянул на него и помотал головой:

– Я бы взял, если бы мог. Но это опасно: вас обоих могут узнать.

– А как насчет вас? – сердито спросил Гулбаз. – Неужто вы полагаете, что вас, оставившего по себе столь недобрую память, так быстро забыли?

– На сей раз я отправлюсь в Бхитхор не как сахиб, а в обличье торговца или путешественника, совершающего паломничество к храмам у горы Абу. Или хакима из Бомбея… Да, пожалуй, лучше всего прикинуться хакимом, тогда у меня будет предлог для встречи со своим коллегой Гобиндом Дассом. И будь уверен, меня никто не узнает, но кто-нибудь наверняка узнал бы тебя, и многие узнали бы Кулурама, который часто ездил со мной в город. Кроме того, я еду не один. Со мной будет Манилал.

– Этот жирный дурак! – презрительно фыркнул Гулбаз.

Аш рассмеялся:

– Может, он и жирный, но далеко не дурак, поверь мне. Если он предпочитает казаться дураком, значит у него есть на то серьезные причины, и не сомневайся: с ним я буду в полной безопасности. Так, на чем я остановился?.. Семьсот… семьсот восемьдесят… восемьсот… девятьсот… тысяча шестьдесят два…