— Нечего тянуть, — холодно сообщила Большая Фа. — Радость невелика… Раздевайся и ложись.

В какую-то секунду девочка подумала, что это говорится ей; однако отец выпустил плечо парня, и тот как-то поспешно, неуклюже стал расстегивать штаны. Девочка опустила глаза в пол; лучше, пожалуй, зажмуриться. Не смотреть.

Большая Фа о чем-то негромко распорядилась; девочке казалось, что ненавидящие глаза матери Вики прожгут ей склоненную макушку. Уж матери-то точно ясно, кто виноват…

Коротко просвистел кнут. Девочка втянула голову в плечи.

За все время экзекуции Вики не издал ни звука, а девочка ни разу не подняла глаз. Процедура длилась долго, мучительно долго, вечно; наконец, скрипучий голос Большой Фа проронил:

— Хватит.

Отец Вики отбросил кнут.

Девочка повернулась и, слепо натыкаясь на стены, двинулась к выходу.

Пять дней она ничего не ела; на шестой Большая Фа попыталась насильно влить ей в глотку теплого куриного бульона.

Когда Фа ушла, девочка, исцарапанная, в мокром от бульона платье, стала сооружать себе петлю; служанка, наблюдавшая в замочную скважину, подняла тревогу. Большая Фа явилась на этот раз с ласковыми увещеваниями — девочка смотрела белыми от ненависти глазами. Старуха пригрозила, что велит ее связать — девочка плюнула ей под ноги.

Прибегала вездесущая Лиль; вероятно, на этот раз старуха сама же ее и подослала. Лиль болтала без умолку и сообщила, между прочим, что родители Вики не станут изгонять сына из дому, как это полагается по закону. Девочка всхлипнула и молча прокляла все законы на свете. Все равно она не сможет больше смотреть Вики в глаза…

А потом в доме случился переполох, от ворот послышались приветственные крики — а девочкины окна выходили на противоположную сторону, она могла только грызть ногти и ждать! А потом прошла одна минута, другая, третья; она поняла, что время, необходимое человеку для того, чтобы добраться от ворот до ее комнаты, истекло. Она поняла это, и ледяная волна, поднявшаяся со дна души, затопила ее целиком.

Что значит — он не идет?! Что они ему скажут, как он в это поверит? Минуты тянулись одна за другой, день склонялся к вечеру, Аальмара не было!..

Сдавшаяся, побежденная, оглушенная своим горем, она бездумно водила пальцем по пыльному оконному стеклу; во дворе кипели обычные приготовления — готовят праздничный стол… Значит, он вернулся… Значит, он здесь, в доме, в нескольких десятках шагов — но к ней не идет.

Ей захотелось спать. Сон — единственное человеческое занятие, в точности похожее на смерть; она свернулась калачиком, но и сон не желал к ней прийти, потому что мерещились руки, глаза, ласковый голос Аальмара, который в первый же момент своего возвращения первым делом обнимал ее… А теперь…

Шлю-ха…

Слово будто было сказано извне; в эту черную секунду девочка почувствовала себя шлюхой. Развратной, падшей, недостойной тварью; сам Аальмар признал ее такой… Если уж он не желает ее видеть…

Скрипнула дверь.

Она вскинулась, как марионетка, которую рванули сразу за все веревочки; в дверях стояли двое, почти одного роста, и девочка не сразу разглядела, кто это.

— Малыш, что же это, говорят, ты ничего не ешь?..

Второй был Вики. Исхудавший и бледный; рука Аальмара лежала на его плече. Не покровительственно; то был дружеский, естественный жест, принятый среди равных. Вики смотрел исподлобья — как обычно смотрел, мрачновато, но не зло.

Девочка молчала. Слезы, собравшиеся у нее на подбородке, наконец-то закапали вниз.

— Малыш, я привел тебе твоего брата, и мы уже обо всем с ним поговорили. Он хороший мальчик, береги его… И давай поедим. У меня тоже маковой крошки с дороги не было… Ты рыбку будешь или индюшку, а?

Она чуть не сбила его с ног. Растворилась в нем, прижалась к нему, приникла, всхлипывая и захлебываясь:

— Аальмар… Аальмар… Я так… те-ибя… л… люблю.

* * *

Он бесповоротно потерял две недели; старуха уговаривала его остаться еще — но звезда Хота не собиралась ждать, и потому он ушел среди ночи, расплатившись одним только искренним «спасибо».

По мере того, как проходило действие старухиных снадобий, рана вела себя все хуже и хуже; Игар шел вперед, стиснув зубы и запретив себе предаваться отчаянию. Не для того он вырвался из лап верной смерти, и Скаль погиб тоже не для того. Провинция Ррок велика, но не беспредельна; за его плечами остались аристократический Требур и богатая Турь, Дневер, славящийся ремеслами, и Устье, знаменитое портом и шлюхами. Скрут считал, что Тиар может оказаться в Раве или в Важнице — но ее нету ни там, ни там. Теперь путь Игара лежит в город Ремет — скрут называл и его тоже… А значит, жива надежда. Дабат.

Шесть больших городов у него за плечами, а мелкие поселения и считать не приходится — он давно сбился со счета, поселки все похожи один на другой, и в центре каждого обязательно стоит трактир, в котором он, Игар, в который раз будет спрашивать до мозолей на языке: Тиар, Тиар, Тиар…

Задремывая за грубо сколоченным столом, он сделал неудачное движение — и рана выстрелила жгучей болью, так, что пришлось задержать дыхание. По счастью, никто на него не смотрел — всяк занимался своим делом. Трещали куриные кости, перемалываемые крепкими зубами, трещали кости соседей, перемываемые крепкими, без мозолей, языками местных болтунов. Справа от Игара рассуждали о чьей-то невестке — фыркая, морщась, поминая щепку и воблу, поскольку у означенной молодки «ветер гуляет в пазухе, а сидит она и вовсе на двух кулачках». Слева вяло переругивались из-за какой-то гнилой шкуры, которую кто-то кому-то паскудным образом продал; голоса слились в один бубнящий поток, когда скрипучая дверь в очередной раз отворилась, и на пороге обнаружилась женщина.

Голоса примолкли — на какое-то мгновение, но дремавший Игар тут же открыл глаза. Болтовня возобновилась тоном ниже и как-то неохотно, через силу; на пришелицу не то чтобы избегали смотреть — поглядывали исподтишка, косо, будто выжидая, когда непрошенная гостья соизволит уйти.

Женщина медленно двинулась через трактир; Игар разглядывал ее, с трудом сдерживаясь, чтобы не разинуть рот.

На голове гостьи лежал венок из чуть привядших полевых цветов; длинные темные волосы, не утруждающие себя никаким подобием прически, небрежно лежали на плечах. Одеждой красавице — ибо женщина была несомненно красива — служила длинная, из серого полотна рубаха, которую при желании можно было счесть и платьем. Длинный балахон не скрывал тем не менее ни высокой груди, ни легкой ладной фигуры; женщина ступала по немытому трактирному полу длинными и тонкими босыми ступнями. На правой щиколотке Игар разглядел браслет — кажется, серебряный.

Вероятно, первое появление подобного существа в деревенском трактире сопровождалось бы всеобщим шоком — однако Игаровы соседи по-прежнему жевали, хоть и не так резво. Игар заключил, что босая красавица появлялась здесь и раньше. И достаточно часто, хоть ее появлению, похоже, никто здесь не рад…