Он отвернулся, чувствуя ком в горле. Опустился на пол спиной к могиле, зажал руки между колен.

– Я подвел ее, Ян. – Он сам не слышал своего голоса. – Потерял себя и упустил из виду твою внучку. Когда Трюд окружила волчья стая, меня не было рядом, чтобы отбить ее.

Я думал… – Никлайс покачал головой. – Я думал умереть. Когда меня вынесли на палубу «Играющей жемчужины», море горело. Свет из тьмы. Огонь и звезды. Я заглянул в Бездну и едва не сорвался в нее. – Сухой смешок. – А потом я отшагнул от края. Боль в сердце не давала жить, трусость не дала умереть. И потом… не зря же ты вывел меня на этот путь. Я не знал другого способа почтить тебя, как только жить дальше.

Ты любил меня. Таким, как есть. Ты видел, каким я мог бы стать. И я стану таким, Ян. Я вытерплю, мое полночное солнце. – Он еще раз коснулся каменного лица, губ, так похожих на живые. – Я заново научу свое сердце биться.

Больно было оставлять его в темноте. Но Никлайс оставил. Эти кости отпустили его давным-давно.

Снег поредел, но мороз был силен по-прежнему. На пути через кладбище, с ледяными слезинками на щеках, Никлайс встретил у чугунных ворот женщину в подбитом соболями плаще. Когда она, приоткрыв губы, подняла взгляд, Никлайс похолодел до костей.

Он хорошо знал эту женщину.

На дорожке кладбища стояла Алейдин Телдан утт Кантмаркт.

– Никлайс… – прошептала она.

– Алейдин… – ответил он, не веря своим глазам.

Она и в преклонных летах осталась красива. Черные в рыжину, как початок рогоза, волосы отблескивали теперь серебром. Она оставила на руке перстень с узлом любви, но только не на указательном пальце, как носили супруги. То место осталось пустым.

Они уставились друг на друга. Алейдин опомнилась первой:

– Ты действительно вернулся. – С ее губ слетело что-то похожее на смешок. – Я слышала, но не решалась поверить слухам.

– Да, действительно. После некоторых испытаний. – Никлайс силился взять себя в руки, но горло у него свело. – Я, э-э… ты теперь здесь живешь? То есть в Бригстаде. Не на кладбище.

– Нет-нет. По-прежнему в Шелковом дворце, а вот Оскард теперь здесь. Я приехала его навестить. Решила навестить и Яннарта тоже.

– Конечно.

Оба помолчали.

– Посиди со мной, Никлайс. – Алейдин коротко улыбнулась ему. – Пожалуйста.

Не зная, разумно ли поступает, он все же прошел за ней к каменной скамье под стеной кладбища. Алейдин смахнула снег, прежде чем сесть. Он вспомнил, как она всегда упрямо брала на себя то, что могли бы сделать слуги: полировала маркетри, смахивала пыль с развешенных Яннартом портретов…

Молчание длилось долго. Никлайс смотрел на падающие снежинки. Он много лет обдумывал, что скажет Алейдин, случись им снова встретиться. А теперь слова разбежались.

– Никлайс, твоя рука…

Плащ у него распахнулся, открыв культю.

– А, да. Пираты, хочешь верь, хочешь нет. – Он выдавил улыбку.

– Верю. В этом городе все болтают. За тобой уже утвердилась репутация искателя приключений. – Она слабо улыбнулась ему в ответ. От этого заметнее стали морщинки у глаз. – Никлайс, я знаю, мы… толком не поговорили после смерти Яннарта. Ты так поспешно уехал в Инис.

– Не надо. – Голос у него охрип. – Знаю, ты не могла не понимать. Столько лет.

– Я не собираюсь корить тебя, Никлайс, – мягко сказала Алейдин. – Мне Яннарт был очень дорог, но его сердце принадлежало не мне. Ты сам знаешь, брак устроили наши семьи. Не он решал.

Снежинки припорошили ей ресницы.

– Он был необыкновенный человек. Я хотела одного: чтобы он был счастлив. Ты был его счастьем, Никлайс, и я не держу на тебя зла. На самом деле я тебе благодарна.

– Яннарт клялся никому, кроме тебя, не отдавать своей благосклонности. Поклялся в храме, при свидетелях, – с натугой проговорил Никлайс. – Ты всегда была благочестива, Алли.

– Была и есть, – признала она, – и потому, когда Яннарт нарушил данный мне обет, я не отказалась от своего. Главная, важнейшая моя клятва была любить и оберегать его. Чтя свой обет, я оберегала его покой. И позволила ему ответить на твою любовь.

Она не кривила душой. Искренность этой веры глубоко отпечаталась на ее лице. Никлайс пытался заговорить, но слова, все слова застревали в горле. Он только взял в ладонь ее руки.

– Трюд, – заговорил он наконец. – Где ее положили?

Невыносимая боль в ее глазах.

– Королева Сабран позволила переслать мне ее останки, – сказала женщина. – Она лежит на фамильном кладбище в Зидюре.

Никлайс крепче сжал ее руки.

– Ей страшно недоставало тебя, Никлайс. – Глаза ее наполнились слезами. – Она была так похожа на Яннарта. Я видела его в ее улыбке, в волосах, в живом уме… жаль, что ты не знал ее взрослой.

Что-то распирало ему грудь, не давая вздохнуть. От усилия удержать в себе это что-то у него задрожал подбородок.

– Что ты теперь думаешь делать, Никлайс?

Он проглотил свое горе.

– Наша молодая княгиня предложила мне место при дворе, – сказал он, – хотя я предпочел бы профессуру. Этого, правда, мне никто не предлагал.

– Попроси, – посоветовала Алейдин. – Уверена, Бригстадский университет охотно тебя примет.

– Недавнего изгнанника, замаравшегося алхимией и несколько недель прослужившего у пиратов, – сухо дополнил Никлайс. – Да, такой человек им и нужен, чтобы формировать умы нового поколения.

– Ты больше видел мир, чем другие его описывали. Подумай, какую глубину понимания ты мог бы дать им, Никлайс. Ты бы стряхнул пыль с кафедральных пюпитров, вдохнул жизнь в учебники.

Эта мысль его согрела. Не то чтобы он принял ее всерьез, но почему бы не спросить Льети, не могла бы она повлиять на университет в его пользу?

Алейдин обернулась к мавзолею. Ее дыхание задрожало белым облачком перед лицом.

– Никлайс, – сказала она, – я понимаю, тебе хотелось бы начать с чистого листа, но… если ты изредка порадуешь меня визитами…

– Да. – Он потрепал ее по руке. – Конечно, Алейдин.

– Я буду рада. И конечно, я могу снова ввести тебя в общество. У меня, знаешь ли, в университете есть близкий друг примерно твоих лет, который наверняка будет рад знакомству с тобой. Аларикс. Он преподает астрономию. – Глаза у нее заблестели. – Я совершенно уверена, что он тебе понравится.

– Ну, ты так о нем говоришь…

– И Оскард… О, Оскард будет в восторге от встречи с тобой. И конечно, ты можешь пожить у меня сколько захочешь…

– Я совсем не хотел бы вторгаться в твою жизнь, хотя…

– Никлайс, – сказала она, – ты член семьи. Никуда ты не вторгнешься.