Реб забрался на борт траулера и устремился в носовую часть. Моторный катер направлялся прямиком к четвертому пирсу. Джонни раскрыл свои чемоданчик и, приспосабливаясь к темноте, какую-то долю минуты изучал орудия своего труда. Затем он извлек из чемоданчика фотокамеру с цейсовским телеобъективом, разработанным немецкими специалистами еще во время Второй мировой войны для съемок союзнических позиций, который и по сей день оставался лучшим из всех подобных приборов. Включив на секунду моторчик кинокамеры, Реб с удовлетворением отметил, что работает он отлично, как ему и положено. Он слишком долго играл в смертельно опасные игры, чтобы совершать дилетантские ошибки.

Подобно киту-убийце, огромный катер скользнул к пирсу. Тросы были наброшены на причальные тумбы, и, как только пассажиры начали сходить на берег, Джонни Реб приступил к съемкам.

– Радость моя, это Татьяна. Никак не могу связаться со своим парнем.

– Отель “Алгонкин” в Нью-Йорке, – отозвался спокойный женский голос. – Телефон 212-840-6800. Спросить Питера Маркуса.

– Милейший сукин сын, а? – поинтересовался Джонни Реб. – Простите за выражение, мэм.

– Я и не такое от тебя слыхивала, Реб. Это – Энн.

– Черт побери, детка, что же ты раньше молчала? Как дела, солнышко?

– Борюсь по мере сил со старческим маразмом, Джонни. Я-то, ты знаешь, давно вышла из игры. Просто выручаю старого друга, в виде любезности.

– Старого друга? Да если бы не Пит, я в как пить дать заарканил тебя!

– Зря ты отказался от этой идеи, Реб. Меня не было в его колоде, а игра для него важнее всего. Ты был самым ловким во всей этой банде, чуть более скрытным, чем остальные, но очень ловким. А что поделываешь сейчас? По-прежнему “джентльмен Джонни Реб”?

– Я всегда старался следить за своим обликом, Энни. Будет ли мне дозволено позвонить тебе, если мы выберемся живыми из этой заварушки?

– Не знаю, Реб, что у вас там за заварушка, но знаю, что мой телефон у тебя есть.

– Ты льешь бальзам на мои раны, солнышко!

– Мы постарели, Джонни, но, мне кажется, ты не хочешь этого понимать.

– И никогда не пойму, детка, никогда.

– Держись, Реб. Жаль будет, если и ты пропадешь ни за грош.

Телефонистка отеля “Алгонкин” была неумолима.

– Простите, сэр, но мистера Маркуса в его номере нет, и он не откликается на вызов.

– Я позвоню попозже, – сказал Реб.

– Простите, сэр. Номер мистера Маркуса не отвечает, и он не отзывается на вызов по радиосети отеля. Я полагаю, это с вами я говорила несколько часов назад, сэр. Номер мистера Маркуса по-прежнему не отвечает, поэтому я взяла на себя смелость позвонить в регистратуру. Он не выписывался и не оставлял номера, по которому его можно было бы разыскать. Может быть, вы оставите ему записку?

– Думаю, я так и сделаю. Записывайте: “Оставайтесь на месте, пока я не позвоню. Или позвоните сами. Очень важно”. Подпись – “Татьяна 3.”. Диктую по буквам: т-а-т…

– Да, сэр. Благодарю вас, сэр. “Зэ”, сэр?

– Как в слове “зараза”, мисс. – И Джонни Реб, звонивший из Куксхавена, повесил трубку. Во рту ощущалась неприятная горечь.

Эрих Ляйфхельм устраивал гостям деловой завтрак за своим любимым столиком в ресторане “Амбассадор” на восемнадцатом этаже отеля “Штайгенбергер” в Бонне. Из окон огромного элегантного зала открывался вид на город, реку и лежащие за нею горы, и столик располагался так, чтобы можно было наслаждаться этим чудесным зрелищем. Стоял ясный безоблачный день, и северное рейнское прибрежье сияло во всей своей красе.

– Никогда не устаю любоваться этим великолепием, – обратился бывший фельдмаршал к троим своим гостям, указывая энергичным жестом на огромное окно. – Я хотел, чтобы вы увидели это перед возвращением в Буэнос-Айрес, который, должен заметить, я считаю одним из прекраснейших городов мира.

К столику подошел метрдотель и с почтительным поклоном сказал Ляйфхельму:

– Вас просят к телефону, герр генерал.

– Мой адъютант за пятьдесят пятым столом, – небрежно отозвался Ляйфхельм, хотя его пульс сразу участился: возможно, подумал он, звонят из Страсбура по поводу пастора. – Уверен, что он сможет решить проблему.

– Джентльмен у телефона настаивает на личном разговоре с вами. Он просил передать вам, что звонит из Калифорнии.

Извинившись перед гостями, Ляйфхельм поднялся с места:

– Ну что ж, дело есть дело, не так ли, господа? Извините меня, это не займет много времени. Пожалуйста, еще вина. Метрдотель поклонился и добавил:

– Я велел переключить звонок на мой личный кабинет, герр генерал. Это прямо в фойе.

– Правильно. Благодарю вас.

Проходя мимо столика номер пятьдесят пять, Ляйфхельм чуть заметно покачал головой. Одинокий посетитель за этим столом кивнул в ответ, подтверждая приказ не вмешиваться. За всю свою богатую событиями карьеру военного и политика этот кивок оказался одной из самых горьких ошибок фельдмаршала.

В фойе стояли двое мужчин: один поглядывал на часы, другой был явно раздражен. Судя по их виду, они относились к постоянной клиентуре отеля и, по-видимому, поджидали приглашенных к ленчу, а возможно – и собственных жен. Третий, одетый в форму служащего отеля, стоял за стеклянной дверью в коридоре и наблюдал за двумя мужчинами.

Ляйфхельм поблагодарил метрдотеля, открывшего перед ним дверь своего скромного кабинета. Тот с поклоном затворил ее за генералом и вернулся в обеденный зал. Как только он удалился, двое стоявших в фойе мужчин стремительно бросились в кабинет, они застали генерала как раз в тот момент, когда он брал телефонную трубку.

– Was geht hier vor? Wer ist…[219]

Один из мужчин прыгнул через стол и сильными руками зажал Ляйфхельму рот. Второй на бегу достал из кармана шприц, рванул на генерале пиджак и воротник рубашки и всадил иглу в основание шеи. Вытащив шприц, он помассировал место укола, поправил воротник и застегнул пиджак.

– Он будет двигаться еще минут пять, – сказал доктор по-немецки. – Но ни разговаривать, ни соображать не сможет. Двигательные функции у него чисто механические. Он нуждается в помощи.

– А потом? – спросил первый.

– Судороги, возможно, рвота. Начинаем. Быстрее!

– Приятная перспектива, черт возьми! Я проверю, что там снаружи. Если все в порядке, стукну один раз.

Через несколько секунд раздался стук в дверь, и доктор, крепко держа Ляйфхельма, вывел генерала из кабинета и, через стеклянную дверь, в коридор.

– Сюда! – приказал третий в форме служащего отеля, указывая вправо.

– Быстрее! – повторил доктор.

Кое– кто в холле узнал легендарного воина и даже успел разглядеть его бледное коматозное лицо с дрожащими губами.