– Да. Основная интенсивность боевых действий на Севере была в 1941-1942 годах. Тогда немцы рвались к Мурманску. А потом были уже эпизодические бои. Но все равно потери шли… Бочков погиб. Иван был хорошим парнем. Он до войны был в 147-м полку, считался плохим летчиком. Отличником он не был, но и хулиганом не слыл. Говорили, что был он какой-то забитый. У него была симпатичная жена, но блядь, извини за выражение. Со всеми гуляла… А когда война началась, все семьи были эвакуированы. Оставшись без жены, Иван стал летать хорошо, выпрямился: такой красивый парень, все девки вокруг него крутились. Но он скромный был в этом плане и хорошо воевал, получил звание Герой Советского Союза. И вот погиб… Как, я не знаю.

У самолета «Аэрокобра» летчики 19-го ГИАП Кутахов, Бородай, Рейфшнейдер (Калугин), Фомченков, Гайдаенко, Миусов, Бочков, Тимофеев, Мироненко, Новожилов, Фатеев, Семеньков, Кривошеев. Аэродром Шонгуй, 1942 г.

Кроме того, в конце 1942 года меня второй раз подбили, и пришлось мне садиться на лес. В итоге сломал позвоночник. Хорошо еще, что приземлился недалеко от аэродрома и меня тут же начали искать. Если бы не нашли, я, наверное, там бы и замерз, поскольку из-за травмы позвоночника сам вылезти из кабины я не мог. Сейчас на кагэбистов бочку катят, а у нас был представитель Смерша, бывший инженер из Ленинграда, хороший мужик, старше меня. Я с ним дружил до самой его смерти. Так вот он возглавил группу поиска, которая меня вытащила.

Пока меня не было, командир полка Новожилов 12 марта 1943 года угробил почти всю мою эскадрилью. Немножко вернусь назад в своем рассказе. В самом начале войны полком командовал Николай Иванович Шмельков, но он у нас пробыл недолго, и командиром стал Георгий Александрович Рейфшнейдер.

Он сам летал не часто, но умел организовать боевую работу. Он первый стал проводить разборы каждого боевого вылета, вырабатывать вместе с летчиками тактику действий. Он не указания давал, а позволял летчикам принимать решения. Поэтому при нем полк здорово поднялся. В середине 1942 года Рейфшнейдера, сменившего фамилию на Калугин, забрали командиром дивизии штурмовиков. Ходил тогда такой анекдот. Один говорит: «У нас командир дивизии Калугин, такой толковый». Второй: «До чего ваш Калугин похож на нашего Рейфшнейдера». Мы просили поставить командиром полка Кутахова, но назначили Новожилова. Это был «колхозник», уже в то время практически пожилой дед. Он страшно боялся начальства, и если что скажут сверху, так спешил выполнять, не думая. В тот день ему позвонили на командный пункт, приказали поднять эскадрилью. Он дал ракету в воздух, не глядя, что кругом немцы ходят. На взлете сбили четверых. Вот говорят, что немцы были рыцарями. У меня ведомым был Ивченко, такой высокий, симпатичный парень, я из 20-го полка его забрал. Так он сел вынужденно на озеро. Как сядешь – надо за самолет прятаться, а он от самолета побежал. И фашисты расстреляли его на земле. Вот какое рыцарство!

После того как меня сбили, я долго не летал, по госпиталям валялся. Тогда медкомиссий особых не было – если сам не заявишь, что летать не можешь, так и будешь летать. Я, подлечившись, приехал в полк и начал потихонечку летать. Поначалу тяжело было. Я на боевые вылеты не летал, два раза ездил в Красноярск перегонять «кобры». А потом начал летать, снова воевать, и все было нормально. Через некоторое время меня назначили инспектором по технике пилотирования дивизии, а затем командиром 152-го полка.

– Звездочки когда начали рисовать?

– Не помню. Вначале никто не рисовал. У нас всегда летчиков было больше, чем самолетов. Редко когда самолет был закреплен за кем-то. Сегодня ты на одном летишь, завтра на другом.

– Когда перешли на четырехсамолетное звено?

– Где-то в середине 1942 года стали летать парами. Даже по одному летали – самолетов не хватало. Помню, подняли меня на прикрытие войск, лечу один, больше никого нет. А Туркин, командующий авиацией, наслышался про Покрышкина и его этажерку и с командного пункта кричит: «Ходите в два эшелона. Один вверху, второй внизу». Я отвечаю: «Да, да. Я сейчас крен сделаю, одно крыло будет вверху, а другое внизу! Вот и будет два эшелона!» Начальства во время войны не стеснялись.

На построении 19-го ГИАП. Командир полка Новожилов, начальник штаба, инженер полка Фома Журавлев, Иван Гайдаенко стоит со знаменем полка, летчик Кутаков

– Максимальное количество вылетов в день?

– По-разному было. Летом 5-6 вылетов, день большой. Зимой солнца нет, только 2-3 часа сумерек. Выполняли один-два вылета.

– Что вы можете сказать о немецких летчиках?

– Это были очень хорошие, подготовленные летчики. Да и техника у них была на уровне. Хотя, наверное, раз мы их сбивали, значит, и у них были недостатки. Одно замечу: воевали они не так, как мы. Мы могли, если нам поставлено задание, вшестером ввязаться в бой против тридцати их самолетов. А немцы при таком раскладе ни за что не вступили бы в бой. Я не знаю, как на других театрах, но у нас стабильно: если их меньшинство, они поворачиваются и уходят. Точно так же, если ты сверху, а у него высота меньше. Но воевать они умели. К сожалению, о немцах, против которых мы воевали, у нас сведений практически не было и с их сбитыми летчиками нам общаться не давали.

– Случаи трусости у вас в эскадрилье, в полку были?

– Наш Петр Авксентьевич Хижняк[146]был трусоват. Такой пример. Когда мы переучились на «кобры» в Африканде, он полетел на Алакуртти. И вот он летит на большой высоте. Никого нет, радио на «кобре» хорошее. Он говорит: «Мессера», выходите, Петр Авксентьевич над вами!» А Кутахов в это время стоял с микрофоном на старте и возьми да скажи: «Сзади 109-е!» Петр Авксентьевич затих. А минут через 20 на малой высоте пришла его «кобра». Его потом решили убрать из полка.

– Что вы можете сказать о Кутахове?

– Он как летчик был отличный, но характер у него был жесткий. Помню, 837-й полк на «харрикейнах» прислали («харрикейны» – поганые самолеты. Просто гадость). Мы их называли зверинец, поскольку у них самолеты были разрисованы тиграми, львами, медведями. Они сели в Мурмашах, а мы были в Шонгуе. Кутахов считался опытным, и командующий приказал ему вылететь в Мурмаши и рассказать летному составу вновь прибывшего полка о театре военных действий. Кутахов полетел. Там собрали летчиков. Говорят: «Вот, местный командир эскадрильи Кутахов вам расскажет, как тут идут бои». Некоторые зашикали: «Подумаешь, что, мы сами не знаем?» Кутахов услышал это: «Ах, так?! Да пошли вы к едрене матери!» Поворачивается, за шлемофон, сел и улетел обратно. Через два дня от их полка ничего не осталось. Расколошматили их в пух и прах. Ребят, оставшихся из того полка, отдали нам уже без самолетов. Один Кутаков был у нас в эскадрилье. Он сам москвич, интеллигентный. У нас летчики все грубоватые, матом могут послать. Он вначале даже краснел. Потом обтерся, летал нормально, жив остался.